Я родом из деревни Кулаково, мои родители Горбуновы Александр Никифорович и Зоя Николаевна.
Мне давно хотелось написать самое интересное о своих старших поколениях, чтоб дочки имели представление о родне и укладе жизни прошлого века. Я очень жалею, что не записала в своё время многие истории, поведанные мамой и бабушкой...
Теперь их уже некому пересказать, а мне в памяти не восстановить.
Буду рада, если эта тема будет ещё кому-то интересна. Не судите строго за стиль изложения, первоначально этот материал предназначался для прочтения только родным и близким людям.
Родня по маминой линии.
Мама родом была из деревни Ефремковская (раньше называли почему-то Огулевская). Дом у них был крайний в деревне. Отец мамы Николай Петрович (их всех звали Юрины) был краснодеревщиком, делал мебель на заказ.
Детей было много в семье, кого я знаю, это старшая – Рахиль, братья Иван, Павел, Михаил, мама, Валентина, Лидия. Надо подробнее узнать родословную по маме. Семья была дружная, моя бабушка Мария Григорьевна была начитанная женщина, много знала по целительству, приметам, читала и знала Библию, Евангелие, верила в сны и умела их толковать. Была очень доброй и смиренной. Дед Николай выпивал, она не могла ему противоречить, как-то воздействовать на него. Умер дед Николай во время войны. Мама рассказывала, что её после окончания педучилища в Вельске послали по распределению в Смольянец, а оттуда перевели в Пакшеньгу по просьбе бабушки, т.к. она осталась одна в доме. По маминой линии мужчины были небольшого роста и многие изрядно выпивали. Про Валентина мама говорила, что он тоже в их породу пошёл.
Тётя Раша была старшей маминой сестрой, главной помощницей родителям. Она была очень маленького роста, меньше мамы. Семья у них была большая: муж – дядя Саша, сыновья: Иван, Михаил, Валентин, Владимир. Иван и Валентин с семьями живут в Пакшеньге, А Миша и Володя жили в Северодвинске, но имели пристрастие к алкоголю и умерли давно. Тётя Раша и её семья много лет жили на Лычном Хуторе. Я в детстве ездила к ним в гости. Помню огромный дом, большие караваи хлеба и высокие пышные шаньги и пироги, что пекла тётя Раша. Рядом у дома был ручей, очень красивое место! Мама всегда жалела тётю Рашу, что она вырастила всех братьев и сестёр, а потом и у самой было 5 мужчин, которые все нуждались в заботе и внимании. Умерла тётя Раша тихо, как и жила. Она всегда молила Бога, «чтобы не залежаться». В субботу мама была у них в гостях, навещала сестру. Вся семья помылась в бане, тётя Раша ушла в мезонин спать, а утром спустилась вниз, пожаловалась на плохое самочувствие и скоропостижно скончалась. Даже обмывать не нужно было.
1 ряд: Горбунова Рахиль Николаевна, Меньшикова Анна Яковлевна с Мишей (Горбунов Михаил Александрович), Горбунова Зоя Николаевна
2 ряд: Горбунов Александр Петрович, ... , Меньшиков Иван Николаевич, Горбунов Александр Никифорович. Год 1949.
Дядя Ваня (Меньшиков) брат мамы, жил в Шокше, работал в лесопункте. Его жена - тётя Нюра была домохозяйкой (что в то время было редким явлением). Дети их - Саша и Галя ненадолго задержались в Шокше. Саша был в отца, небольшой, но живой и энергичный, красивый, яркий. Женился на Тане из Белоруссии, у них было две красивые дочки: Света и Зоя. Позднее они переехали в Белоруссию, там у них родилась дочка и два сына. Умер Саша совсем не старым, как и дядя Ваня. Галя переехала в Симферополь, там со временем получила однокомнатную квартиру. Личная жизнь не сложилась, много лет прожила в гражданском браке с Сашей, но не любила его. Всё вспоминала первую любовь Юру, с которым глупо расстались, он молодым умер. И когда Сашу «застукала» со своей соседкой – подружкой Ларисой, не очень убивалась, просто выставила его. Я трижды была у Гали в гостях, она была очень душевной и гостеприимной, но очень одинокой. Племянники перевезли её в Белоруссию, умерла она в сентябре 2012г, вскоре после Валентина.
Дядя Паша жил в Пакшеньге в родительском доме. Они с мамой были в хороших отношениях, ходили друг к другу в гости. Дядя Паша был заядлым охотником, знатоком леса, добытчиком, хорошо играл на гармошке, мог изрядно выпить. Но после инфаркта он перестал выпивать, и с тётей Шурой жили дружно. Он, как участник войны, получил квартиру в Архангельске, но летом жили в деревне. Их дочь Галя теперь на пенсии, лето проводит в родном доме, навещая сына Сергея, сноху Изу и внуков, что живут в центре Пакшеньги в благоустроенной квартире.
Тётя Валя жила в Шокше, у неё жила бабушка Мария. Тётя Валя была более крупная и сильная, работящая, светловолосая, статная, весёлая. У них с дядей Ваней двое детей – Ольга и Коля. Оля немного старше меня, а Коля чуть моложе. Мы часто ездили к ним в гости, а они к нам. Жили очень дружно. Если у нас сенокос, они всегда помогали косить и заготовлять сено. Мы ездили в Шокшу на праздники, на День песен. Тётя Валя работала в магазине техничкой (подсобной рабочей и уборщицей). У них всегда были разнообразные, необыкновенные продукты, или это мне казалось после деревенской пищи. Ольге и Коле покупались красивые вещи, многое привозили и присылали родственники Крохалевы из Киева.
Мартынова Валентина Николаевна, Мартынов Иван Григорьевич (родом с Текшова), Меньшиков Иван Николаевич
Мама говорила, что Валентина надорвала здоровье, передвигая и перенося мешки и ящики на работе. У неё стал болеть правый бок, устойчиво была повышенная температура. Лечили печень, а оказался рак по гинекологии. Обнаружили уже поздно, даже операцию делать не стали. Тётя Валя лежала в больнице у рынка. Мы с мамой приезжали её навестить, она спустилась по лестнице к нам – очень исхудавшая, бледная, незнакомая, но всё равно улыбалась. Домой приезжала «скорая», несколько раз ей делали проколы в животе, чтоб выкачать жидкость. Мама была свидетелем этой процедуры, очень жалела тётю Валю, какие мучения она переносила. Тётя Валя умерла молодой, Ольга и Коля рано лишились матери. Дядя Ваня построил в Вельске дом, они переехали туда жить. Теперь в доме живёт Коля с семьёй, это рядом с вокзалом, там вся родня останавливается при пересадках. Дядя Ваня тоже умер от рака в 1984 году. Когда я лежала в хирургии на операции, он в то же время там находился. У него были сильные головные боли, а врачи удалили ему на затылке «шишки» и решили, что всё пройдёт. Даже прогревания делали и физео. А когда результаты биопсии пришли, обнаружили рак. Направили в Архангельск, он там даже две недели не прожил. Болезнь быстро прогрессировала. Я не успела вернуться домой из больницы, а дядю Ваню уже похоронили.
Тётя Лида из всей родни жила дальше всех от дома, в молодости (после педучилища) её направили по распределению в Плесецкий район. Там она вышла замуж за дядю Володю, у них родились дети: Сергей, Виктор и Вера. Тётя Лида внешне похожа на маму. Я помню, она приезжала к нам в гости, а я болела ангиной, так она столько заботы и внимания проявила ко мне! Сергей живёт в Москве, Витя был военным и погиб на пожаре в Иркутске. У него осталась вдова Ольга и дочка Аллочка. Вера в молодости переехала к родным в Латвию, жила в Резекне. Бывала у нас в Риге в гостях. Она родила сына Дениса, с ним после развала Союза вернулись к родителям. Выходила замуж за Юру, но дядя Володя и зять Юра умерли один за другим, тётя Лида и Вера обе стали вдовами.
Это коротко о родных по маминой линии.
Бабушка и дедушка по папиной линии. Горбунова Глафира Львовна, в девичестве тоже Горбунова (почти вся деревня были Горбуновы), родилась 9 мая 1892 года в семье зажиточных крестьян Льва Ивановича и Натальи Александровны в деревне Кулаково. Дом их стоял на горе, был огромный, с колоннами, двухэтажный, с мезонином. Семья была большая и дружная. У Глафиры были братья Константин и Василий, сёстры Мария, Маремьяна и Ольга.
Константин с семьёй жил в Пакшеньге, Василий умер давно, о нём ничего не знаю. Марию выдали замуж в Судрому Вельского р-на. Маремьяна жила в Пакшеньге, затем в Шокше, Ольга в Рязани, ст. Шиловская.
«Глафира» в переводе с греческого значит «Изящная». Она такой и была: высокая и статная, довольно образованная (закончила начальные классы церковно-приходской школы). Умела шить, обшивала всю большую семью, даже брала заказы от соседей. Замуж вышла без любви, т.к. просватали родители за Никифора Андреевича, не смела им перечить.
Он был единственным сыном в семье, работящим и надежным. Дом в деревне Кулаково и хозяйство, хоть и не богатые, но крепкие, переходили к нему. У Никифора в семье было 7 сестёр (золовок), жили дружно, но не все любили Глафиру. Ирина, которая позднее жила в Ярославле, в детстве часто болела фурункулёзом и из вредности гнойные тряпки часто подбрасывала в шкаф Глафиры, чтоб позлить её. Приходилось с эти мириться.
С Никифором жили душа в душу, он любил и никогда не обижал жену.
От этого брака было 8 детей: Ольга (1912г.), Александр (1918г.), Дмитрий (1921), Мария (год рождения предположительно 1916, погибла во время ВОВ), Александра (1928г.), трое умерли в младенчестве. Дети были послушные и трудолюбивые, но разные по характеру и темпераменту. Митя был спокойный, медлительный, а Санко (так звали папу в детстве), энергичный и быстрый. Бабушка рассказывала: «Бывало, Митю посылаю, он пока всё расспросит, соберётся, время ушло. А Санко, не успеешь послать, уже побежал. Сам, говорит, знаю…».
1 ряд: Кузьмин Дмитрий..., Прилучная Альбина, Горбунова Глафира Львовна,Горбунов Никифор Андреевич,
2 ряд: Кузьмина Ирина Андреевна, Горбунова Зоя Николаевна, Горбунов Александр Никифорович, Прилучная Ольга Никифоровна. 1949 год
Молоко раньше хлебали ложками. Возьмут братья кринку с молоком, Санко разделит её пополам лучиной, чтоб каждый под своим краем ел. Момент – и нет молока. Митя плачет, что ему не хватило, а старший брат учит не зевать.
Но один случай был печальный. Рубили топором хвою на подстил животным. Митя подсовывал, а Саша рубил, но раз не рассчитал, или Митя зазевался – рубанул по пальцам, отрубил фаланги пальцев на одной руке. Это увечье так и осталось с ним (не было пластической хирургии и трансплантологии).
Бабушка очень жалела Митю, он пропал в плену. Топит баню по-чёрному, сядет в сенцах, где дым и чад, и плачет, что так, наверное, его немцы мучили. Попал в плен Митя 09.07.1941 года в Любарском районе Житомирской обл.,УССР, умер 13.11.1941г. Уже после смерти бабушки следопыты нашли могилу Мити на территории Германии. Светлая память убиенному воину Димитрию!
Горбунов Дмитрий Никифорович
Старшая дочь Глафиры Львовны и Никифора Андреевича - Ольга была очень добрым и душевным человеком. После войны она осталась одна, тянула лямку и за мужика и за мужика и за бабу. Муж - дядя Федя ушёл на войну и без вести пропал, налоги приходилось платить без льгот. Даже продовольствие сдавали государству. Никого не интересовало, есть ли продукты и средства в семье, такая была политика государства. Работала конюхом, на сенокосе, в колхозе. Рано подорвала своё здоровье, заболела, ушла из колхоза, переехала с Альбиной в посёлок Шокша, жила жизнью дочери и внучек.
Горбунова Ольга Никифоровна. Фото конца 1920-х, начала 30-х.
Очень хорошо шила, нам с Ларисой тоже доставались наряды её производства. Я вспоминаю, как приезжала к ним в гости, как радушно меня принимали. У тёти Оли и Альбины всегда был порядок и уют в доме (жили в бараке), вкусная еда, пироги, черничное, смородиновое и земляничное варенье. Я ни разу не видела, чтоб тётя Оля была раздражена и невыдержанна, перед глазами стоит её милое улыбчивое лицо, высокая, стройная фигура и аккуратные натруженные руки. Тётю Олю бабушка звала «Лёлька». Иногда у них были разногласия. Помню, раз бабушка сделала дочке замечание, укорив, что долго шьёт платье, на что та ответила: «Пусть долго, зато хорошо! А ты скоро, так постоянно воротник косо лежит!»
Позднее они переехали в Воркуту, а на лето часто приезжали с девочками в деревню, жили большой дружной семьёй. Тётя Оля знала и могла выполнять любую деревенскую работу, помогала по дому, в огороде, на сенокосе. Родители очень любили тётю Олю и говорили, что в любое время она может приехать и жить сколько угодно, её кушетка в бабушкиной комнате всегда ей предназначена. Когда Альбина купила в Вельске дом в центре города, тётя Оля переехала туда. Этот дом стал постоянным пристанищем для всей родни и знакомых.
Вторая дочь (моя тётя) – Шура тоже была необыкновенным человеком. Уехала из дома в 15-16-летнем возрасте в г. Молотовск (Северодвинск), поступила в ФЗУ. Работала на оборонном предприятии всю жизнь. Каждое лето приезжали они с детьми в деревню с традиционными подарками. Ларису родила в деревне, в верхней избе, по рассказам –новорождённую Ларису сразу положили на печку в тепло. Поэтому, до сих пор, заходя в верхнюю избу, она с умилением и любовью обращается к печке, как к живой. Миша и Лариса были почти членами нашей семьи.
Объединяла всех вокруг себя бабушка Глафира. Она получала маленькую колхозную пенсию, собирала её и дарила по - немного детям и внукам. Она хотела быть хорошей при жизни, чтоб не ждали смерти и делёжки наследства. У тёти Шуры жизнь была нелёгкой, но она никогда ни на что не жаловалась, была оптимисткой и альтруисткой. Много внимания уделяла детям, была с ними необычайно ласкова и нежна. Когда они укладывались спать, ложилась с ними рядышком «погреть», я всегда завидовала этому. Моей маме не было времени полежать со мной и посекретничать перед сном. Летом они часто ездили на юг загорать и купаться в Чёрном море. Один раз предложили взять меня с собой, но родители не согласились. Как мне было тогда обидно! Но, как я ни плакала, ни уговаривала, не помогло. Поездка сорвалась.
Очень красиво вышивала тётя Шура, в деревне висели панно, газетницы, салфетки, вышитые и связанные ей. На праздники она часто присылала нам посылки с подарками и гостинцами. Бабушка выдавала сладости по особо торжественным случаям или для гостей. У неё на фартуке был карман и там всегда лежали конфеты, сушки или пряники (на вознаграждение внукам, а позднее - правнукам).
Горбунова Глафира Львовна, Самутина (Горбунова) Александра Никифоровна, Прилучная Анастасия Михайловна.1960-е годы.
Когда я во время очередного приезда к родителям заболела и попала на операцию, тётя Шура тут же приехала, чтоб помочь ухаживать маме за бабушкой, маленькой Таней и грудной Женей. Бабушка называла тётю Шуру «Саня». Тётя Шура рано овдовела, но находила радость в общении с детьми и внучками. С маленькой Леной приезжали они в Вельск на лето, жили у тёти Оли. Сёстры были очень дружны. Мы с Таней и Женей два раза ездили к ним в гости в Северодвинск. Даже есть фотографии, снятые в Доме быта, где с тётей Шурой семья Ларисы и мы все вместе. Нам нравилось ощущать себя членами большой и дружной семьи. Даже Евгений, приезжая в гости к тётушке, удивлялся такому тёплому приёму и материнской заботе. Умерла тётя Шура после второго инсульта 7 октября 2006 года.
Папа был старшим сыном в семье, он уехал из деревни молодым (в Мурманск), закончил там железнодорожное училище, был призван в Армию, а потом началась ВОВ. Воевал на 1 Украинском фронте, участвовал в боях за Волгоград, а потом восстанавливал железнодорожные мосты в Прибалтике. Был ранен и контужен, правая рука до конца жизни плохо разгибалась. Награждён многими медалями. Часто вспоминал военные события и плакал.
С мамой они познакомились после войны и поженились в 1948 году. В 1950 родился Валентин, в 1954 Ольга (умерла в 9 месяцев от кишечного отравления – диспепсии), а в 1956 – я. У папы было 4 класса образования, но он был на ответственных партийных и административных постах. В деревне не было гостиницы, и все командировочные из Вельска и Архангельска жили у нас. Папа был очень сильным и отчаянным, объзживал самых строптивых жеребцов, мог забить любого быка (отчего у него были частые травмы). Когда он был председателем сельского Совета, добился улучшения дорог и «выбил» рейсовый автобус Шокша-Вельск. На месте нашей зимней избы с мезонином в 1967 году построил новый дом за одно лето. Помогала вся родня. А сам он сделал все рамы, косяки, окна, двери, шкафы, столы и стулья. Папа любил выпить, но не был пьяницей. Никогда не знал похмелья и после любого застолья с утра был на ногах и в форме. Практически всё умел и мог. Очень любил компании, праздники и сам любил ходить в гости.
В Райкоме и райисполкоме его звали «Никифорович», он мог с любым найти общий язык и решить многие проблемы себе и другим. Никогда не обижал нас, не ругался при нас матом, хотя в мужском окружении мог крепко выражаться, даже подраться. Дома он был как бригадир, все с утра были озадачены, а за ужином подводили итоги. Не терпел лодырей и неумех. В семье не принято было сюсюкаться и выражать нежное отношение, у нас был патриархат. Но за семейным столом обсуждались все вопросы, перспективы и планы.
Надпись на обороте фото-На память сестре Ольге Н При от брата Александра Никифоровича Горбунова 1933 года 29 сентября Снимался 15 лет
На праздниках собирались большие компании, всегда пели песни, плясали, танцевали, мужчины в перерывах резались в карты, играли в «Козла». Папа к праздникам варил деревенское тёмное пиво, очень вкусное и полезное, на дробинах которого настаивали изумительный квас, что шел в окрошку и был лучшим жаждоутоляющим напитком.
Дел дома хватало всем и зимой, и летом. Зимой заготовляли дрова, кололи их, складывали в поленницы. На санках в специальном деревянном ушате с крышкой возили с колодца воду. Стирали бельё в избушке с кипячением, на лошади возили полоскать на реку. В ледяной воде и на морозе руки горели огнём. Не выжимали, а хлопали деревянной колотушкой. Привозили домой, развешивали на чердаках и на улице. Бельё моментально покрывалось льдом.
Мама, при её хрупкости, умела очень хорошо стирать, развешивать, натягивая струной бельё, чтоб потом гладить было легко. Весной бельё отбеливали на снегу (насту), было интересно наблюдать, как на огороде «мёрзнет» бельё, полотенца, скатерти, как будто их нечаянно разбросали по снегу. Гладили, в основном, не утюгом (его нужно было раздувать углями), а катали каталкой и валиком. Пока не было электричества, грели углём самовар и зажигали в доме линейную лампу. Было очень уютно, самовар шумел, а от лампы были тени по стенам. Если нужно было выйти на улицу или во двор, зажигали фонарь с фитилём и стеклом. Всё было предусмотрено. На полу для тепла и для уюта во всех комнатах и коридорах стелили половики, домотканые коврики или лоскутные бабушкины ковры. Полотенца, скатерти – всё было домотканое.
Баню обычно топили раз в неделю, а зимой в морозы даже в две недели раз. Баня была (по-чёрному) в огороде у ручья. Плохо было, что стены, как их ни мой, пачкались. А предбанник не подтапливался, одеваться нужно было быстро, чтоб не замёрзнуть и не простудиться. Я не любила баню, у меня, обычно, после неё не было сил, болела и кружилась голова. Бабушка ходила в первый жар, она не боялась угара, а мама ходила в последний жар и то угорала. После бани пили чай и «пропускали по рюмочке». Действовали по пословице: «Год не пей, два не пей, а после бани выпей!»
По воскресеньям пекли пироги, плюшки, шаньги и рыбники. Когда всё было испечено, садились завтракать. Приглашали к столу папу (он в избушке с утра столярничал), иногда заходил сосед – дядя Паша Кузьмин или оба с тётей Шурой. Разрезали горячий рыбник, наливали по рюмочке, лакомились свежей выпечкой, пили чай.
Летом все работали на огороде, на грядках. У ручья, внизу, были капустники. Много растили капусты, моркови, свёклы, турнепса, репы, помидор, огурцов, лука, чеснока, а большую часть огорода занимала картошка. Приходилось поливать рассаду на грядках утром и вечером. Собирали ягоды малины, смородины, крыжовника, клубники, делали заготовки, в основном варили варенье и сушили. Ездили в лес за грибами и ягодами. Любимыми грибами были рыжики, их солили холодным способом, это было лакомство, особенно маленькие рыжички. Белые грибы и маслята мама мариновала, получалось очень вкусно.
Работа в огороде и по хозяйству была лёгкой по сравнению с сенокосом. В самую июльскую жару косили траву, сушили сено, стоговали. Частный сенокос разрешали, когда закончат колхозный. Бригадир рано утром обходил дома, «наряжал» на сенокос. Собиралось всё трудоспособное население обычно в Подгорье. Ездили на машинах на Озеди, в Подречковье, на Чургу, бывает даже с ночёвкой. Мне в 10 лет папа сделал маленькие грабельки, и я впервые поехала на колхозный сенокос. С папой мы «поднимали берега» у речки. Это так тяжело с берегов поднимать полусырую траву наверх! Помню постоянный вкус горечи во рту, без конца хотелось пить! Пили из реки, и, казалось, что нет вкусней воды! Я уже тогда для себя решила: «Вера, не будь дурой, чтоб всю жизнь так над собой издеваться! Кем угодно, хоть дворником, но - в город!» С детства была мечта уехать и жить по-другому.
Ещё я помню, что в основном со мной была бабушка в детстве, мама работала учительницей младших классов, одновременно учила 2 класса (в одной аудитории), это по 35-40 человек. Она все дни проводила в школе, а вечером, после домашних дел, проверяла кипы тетрадей и писала планы на все уроки.
Мама была очень маленькая ростом (150см), педантичная, любое дело делала основательно и аккуратно. Она говорила: «Не спросят – долго ли делал, а спросят – кто делал?» Мама стеснялась ходить рядом со мной по дороге в школу, ведь я уже в 13 лет была ростом 165 см.! Мама очень переживала, чтоб не выглядеть плохо и чтоб не говорили плохо (А что люди скажут?), никогда не говорила «слов-паразитов». Даже с самыми трудными детьми ладила и в ущерб своему здоровью занималась с ними дополнительно. Никогда не повышала голос и не оскорбляла учеников. Говорила, что за 37 лет работы никого даже «дураком» не назвала. Но зато мой рост пригодился для другого. Каждое утро я приходила к маме в класс и писала на доске число и «Классная работа», не вставать - же маме на табуретку! Каждый вечер я помогала проверять маме тетради, до сих пор помню даже почерк многих учеников! Мы с Валентином принимали участие в оформлении различных уголков в классе, стенгазет, он хорошо печатал плакаты, я рисовала, делала аппликации и т.д.
Мама очень хорошо пела. Особенно мне запомнилось, как она исполняла очень душевно песню «У церкви стояла карета», у меня на глазах были слёзы жалости.
Воскресными вечерами мы часто играли с родителями в русское и географическое лото, в шашки, в шахматы, слушали радиопередачи «Встреча с песней» Виктора Татарского и «Театр у микрофона». Я любила стирать бельё с мамой в избушке, самые интересные истории там рассказывались. Бельё гладили, у мамы всегда «на ходу» была швейная машинка, она тут же прошивала швы, делала заплатки, чтоб бельё уложить в сундук или в комод готовым для носки. Она любую работу делала с душой, аккуратно. На руках обмётывала петли, как на машинке, все стежки ровные и плотные. Сама могла скроить и сшить любую вещь. Первое платье себе сшила в 12 лет. Рукоделием удавалось заниматься нечасто из-за большой занятости.
Спать не получалось лечь раньше полуночи, а в 5-30 – 6 часов уже подъём. Мама была «совой», к вечеру у неё появлялись силы, и ей хотелось всё переделать, а утром вставала с трудом, с сильными головными болями. Сколько помню, у неё постоянно были спазмы сосудов головного мозга, жила на таблетках. А когда уж совсем выматывалась, были приступы с тошнотой и рвотой, головокружением и слабостью. Тогда мама лежала в холодном поту и спала день - два. Поправлялась – и марафон с физическими и нервными перегрузками снова продолжался. Ей бы ложиться спать пораньше, да вставать попозже, а она и днём, выпив таблетки, ложилась на 5-10 минут, вскакивая, как на пожар.
Мама была зависима от папы и бабушки. Ничего не предпринимала, не посоветовавшись с ними. Как-то ей по заказу, по очереди или по записи, привезли в сельпо шубу. На семейном совете она об этом сообщила, на что бабушка сказала: «Нечего наряжаться, у вас девка – невеста, надо её одевать!» И папа прокомментировал, что в шубе будешь похожа на медведя. На том и успокоились. Шубы у мамы так и не стало…У бабушки мама была «на побегушках». Пекли пироги, бабушка отдавала приказания: «Зоя, мети под! Неси скорее сковородки, а то жар уйдёт! Раскладывай! Смазывай!» И мама мигом исполняла, чтоб угодить. Иногда у них с бабушкой бывали перепалки, победителем всегда была бабушка. Мамины аргументы были для неё неубедительны, мама уходила и плакала, мне очень было её жалко и обидно, что не может постоять за себя. Но она никогда не высказывалась плохо о бабушке, она считала её главной в доме и всё прощала.
Одевалась мама скромно и со вкусом, на работу ходила в однотонных строгих платьях и костюмах с белым воротничком или с белой блузкой. В дополнение к ним были газовый шарфик, жабо или брошь. Из-за маленького роста она всегда носила туфли на каблуке. Волосы она укладывала при помощи двух гребёнок, к затылку гладко зачёсывая, они аккуратно лежали волнами. Косметикой не пользовалась, иногда только кремом для лица, но постоянно ухаживала за руками, покупая в аптеке жидкость для рук с глицерином или спец. крема. Мама во всём была очень аккуратна. Даже «погребальный наряд» мы с ней обсуждали заранее. Она хотела, чтоб я сама сшила ей бордовое шерстяное платье-халат, а к нему бордовая брошь и жабо с бело-чёрной отделкой и бордовые лакированные туфли.
Болезнь измучила маму: сильные головные боли, а потом и сердечные приступы, особенно тяжёлые по ночам. Было такое, что она даже не хотела жить и что-нибудь с собой сделать. Но мама верила в Бога и понимала, что это большой грех и несла свой крест, считая, что болезнь – это испытание. Перед поездкой в отпуск в 1996 году мне приснился сон, что папа строит сруб для дома (на месте домика Василия Кузьмича-«Колхозника»). Низ дома был из сплошных брёвен, верх – же он рубил на одну половину. Я спросила, почему так? Он ответил, что построит себе, а кому надо, пусть достраивают. Мне часто снились вещие сны, а этот особенно чётко запечатлелся в памяти, и я боялась, что раз папа строит новый дом, то это плохое предзнаменование. Но получилось, что не для себя, а для мамы он строил новое «жилище».
За день до моего отъезда мама сказала папе, что нужно пойти в сельсовет и написать завещание, чтобы один дом был Валентину, а другой – мне и всё имущество разделить на двоих. Мы сходили с папой и Валентином (он был с похмелья и не хотел никуда идти, но мама уговорила), всё оформили. Это было в понедельник. Во вторник мы всей семьёй сфотографировались на фоне дома, собрали стол, пригласили родных и соседей. Очень хорошо посидели. Мама чувствовала себя как обычно. Мы стали собираться в дорогу.
Ночью мне снится сон, что я в С-Пб перехожу Суворовский проспект и теряю сумку. Захожу в обувной магазин, (что вместо аптеки) на углу с ул. Кирочной и меряю туфли. Обувь стоит на стеклянных пирамидах, я беру лаковые чёрные туфли с украшениями, примеряю их, но тут замечаю, что мои старые туфли, в которых пришла, исчезли. Я ищу – их нет! Я расплакалась, что мне не в чем идти, устроила истерику продавцам, нашла какие-то старые тапочки и просыпаюсь. Рассказала утром маме сон, она истолковала его плохо, что не будет мне дороги. Говорит: «Береги Женю, как бы с ней что ни случилось!» А Женя собиралась лететь самолётом в детский лагерь в Анапу. В 6 утра подошёл рейсовый автобус, и мы поехали в Вельск. Вышли у Валентина на Советской, потом я пошла позвонить родителям. Папа взял трубку и сказал, что маме стало плохо: слабость, боли в сердце, тошнота и рвота. Ждали Валентину Владимировну. Она предположила, что у мамы инфаркт. Состояние тяжёлое, мне пришлось переложить вещи Жени отдельно, оставить её у Мартыновых, чтоб они её отправили, а свой билет сдать.
В деревню возвращалась на машине с Колей. Мама выглядела плохо, ей было очень тяжело – сильные рвотные позывы были как приступы, давление резко упало, температура тела почти 34 градуса. Ей сделали уколы, я поставила горчичник на сердце и к ногам, обложила пластиковыми бутылками с горячей водой. Стала растирать ей посиневшие пальцы. Постепенно она стала отогреваться. Фельдшер поняла, что кризис миновал, давление и температура улучшились. Мы всю ночь были рядом с мамой, ей стало легче, даже поспала. Утром Коля стал собираться домой. Мама говорит: «Вера, дай Коле денег хоть на бензин. Под матрацем конверт с деньгами». Я подняла матрац, а денег нет. Мама не поверила, но я ещё раз всё проверила – тщетно. (До сих пор не знаю, сколько было денег и куда они делись). Колю проводили, я вернулась к маме. Она лежала на кушетке в маленькой боковой комнате. Давление было близко к норме и температура тела около 36. Внешне она выглядела почти здоровой.
И тут мама говорит: «Вера, я хочу перейти на свою кровать, тут мне неудобно». Я возразила, что если инфаркт, то не только ходить, но и двигаться нельзя. На что мама твёрдо сказала: «Что будет! Умру – так умру, это тоже не жизнь!» Рядом была Мария Алексеевна. Мы взяли маму под руки, и она сделала несколько шагов к кровати. Мы помогли ей лечь, она осталась довольна. Тут я смотрю – ей стало плохо…
Когда хоронили маму, с утра лил дождь, и было холодно, но как только стали гроб выносить на улицу, вышло солнце. Оно было всю дорогу, пока ехали на кладбище. Народу проводить пришло много, больше 50 человек. Как только предали земле, начался ливень и гроза. Кто-то сказал, что это прощальный салют в честь Зои Николаевны.
У моих деревенских ровестников, наверное, много общего было в детстве, но в тоже время, в каждой семье было что-то своё, только для неё характерное… Буду рада, если кому-то интересна эта тема. Я с удовольствием бы почитала или послушала рассказы, воспоминания, истории о жизни пакшаров разных поколений. Надеюсь, что земляки откликнутся и порадуют нас своим творчеством.
Я родилась в понедельник, да ещё и 13-го числа. Сразу вспоминаются слова песни : «Что они ни делают, не идут дела. Видно, в понедельник их мама родила». Странности начались ещё до моего появления на свет. Мама рассказывала, что они с папой в воскресенье пошли в гости к дяде Паше (её брату), посидели хорошо, поговорили душевно, немного выпили. Пришли домой, и у мамы начались схватки.
Папа сходил на конюшню, запряг своего любимого жеребца Удалого и повёз маму в Шокшу в роддом. Дорога не освещалась, ехали в полной темноте. И вдруг конь чего-то испугался и понёсся. Сани на бровке наклонились, и мама вывалилась из них… Папа не растерялся, быстро успокоил жеребца, посадил маму, а приданое еле нашёл в снегу… Приключения в моей жизни появились раньше меня.
На Кулаково (год 1960-й): дети стоят: Самутин Миша, Горбунова Вера, Самутина Лариса, сидят на мотоцикле Горбунов Валентин и Кузьмин Валера. Взрослые - Прилучная Анастасия Михайловна и Горбунова Глафира Львовна
Я с рождения была очень шумной и беспокойной: много плакала (бабушка говорила, что я была «ревунья»), плохо спала по ночам, всем доставляла массу хлопот. Когда пошла, часто двигалась в запрещённом направлении, много падала, вечно была в синяках и ссадинах. В два года упала с лестницы, ведущей в мезонин, сломала ключицу и сильно ушибла ногу, долго хромала. В 5 лет ехала с горы на трёхколёсном велосипеде, подняв ноги с педалей, въехала в огород, разорвала сучком предплечье, в 6 лет тонула на Петрегинской реке (чудом спас меня Игорь Лодыгин, сын Ивана Кузьмовича), в 7 лет свалилась с черёмухи, что выше верхней избы, но отделалась лёгким испугом.
Любила затихариться и что-нибудь нашкодить. Года в 2 залезла под стол в горнице, достала открытую бутылку вина «Золотая осень» и прямо из горлышка его попивала, пока не обнаружили мама и бабушка. Они очень перепугались, а я, запьянев, просто заснула. Когда бабушка ушла днём доить корову, я открыла шкаф, где стояли кринки с молоком. Бабушка говорит: «Иду. Тихо. Поняла неладное. А Вера ногу в валенке обмакивает в последнюю кринку с молоком, сливки стекают по чёрному войлоку, она довольна и кричит: «Бабушка, посмотри, как красиво!» Всё молоко пришлось вылить корове. Мама с папой собирались в гости к тёте Раше, я наказывала: «Мама, передай тёте Раше, что Вера любые конфеты любит!» Помню, в гости к нам иногда приезжала бабушка Марья (Мария Григорьевна Меньшикова). Мы лежали с ней на русской печке, и она мне читала по памяти Библию, было очень интересно, особенно про всемирный потоп. Только я не понимала, почему один мужчина родил другого. Бабушка много знала лекарственных трав, народных рецептов и заговоров, толковала сны, была верующей. Жила она в Шокше у тёти Вали, похоронены рядом мать и дочь на деревенском кладбище.
1960-й год. Деревенское лето. Самутина Лариса, Самутин Миша (из Северодвинска) и Горбунова Вера.
С детства у меня осталось в памяти (хотя в это плохо верится), как меня маленькую укачивали на руках, а у меня всё перед глазами качалось, и кружилась голова. Я плакала, а меня сильнее качали. Сказать я ещё не могла. А взрослые не понимали, что мне надо. Также я помню, что очень не нравилось мне, как взрослые сюсюкались со мной и сами коверкали слова по-детски, меня это просто бесило. Я понимала, как нужно говорить, но сказать ещё не могла.
Напротив нас был дом бабушки Настасьи и дяди Пети Прилучных. Бабушка Настя маме была двоюродная сестра (хоть намного старше), а для нас нянька, наставница и воспитательница. Она не умела читать, но много знала прибауток и поговорок. Если я плохо себя вела, она зажимала мою голову между колен и шлёпала по попе, приговаривая: «Проси прощения у бабушки Глафиры!» Я просила, а она: «С улыбочкой проси!». Я пыталась изобразить улыбку, а сама думала: «Ничего, вот я вырасту, тоже буду вас бить и издеваться!»
На фото: дети - Кузьмин Валерий, Горбунова Вера, Кузьмин Николай. Взрослые - Прилучная Анастасия Михайловна, Горбунова Глафира Львовна, Кузьмина Татьяна Михайловна из Заречья. 1960-61 год
Мне очень хотелось ходить в детский сад, но туда принимали только тех детей, у кого не было бабушек. Я как-то спрашиваю бабушку Глафиру: «Бабушка, а ты скоро ли умрёшь?» Она не поняла, в чём дело, спросила: «А что, уже пора?» Тогда я пояснила, что, если бы она умерла, меня б взяли в садик. Вот такой «чёрный юмор».
И тут бабушка уехала на зиму в Северодвинск к тёте Шуре, нянчиться с Мишей и Ларисой. Я целыми днями была предоставлена сама себе. Просила маму с папой, чтоб отвели меня в детсад, но им было всё некогда. Я сама пошла к заведующей, это была Зинаида Константиновна. Договорились, только нужно было принести медицинскую справку и сведения о зарплате родителей. Я сходила в медпункт, потом в правление и до вечера оставалась в саду на законном основании. Дома родители с ног сбились, меня разыскивая, а я пришла и гордо объявила, что теперь хожу в детский сад. Мне нравились утренники, занятия, прогулки, но не нравилось, что всё приходилось делать по режиму и что нас укладывали днём спать. Тихий час был мне ненавистен! Поэтому, для спокойствия в группе, меня иногда укладывали спать на своей раскладушке в кабинет Зинаиды Константиновны.
Лодыгина Вера, Лодыгина Люба, Горбунова Вера, Пановская Люда. Год примерно 1962-63
Детский сад находился на первом этаже большого дома, где располагались сельсовет, правление, почта, радиоузел. В садик я ходила и возвращалась самостоятельно, у родителей даже не было мысли меня водить, хотя зимним утром было темно и холодно. Не нравится – сиди дома.Читать я научилась рано и до школы перечитала почти всю детскую школьную библиотеку в Подгорье. Ей заведовала учительница Александра Ивановна Смирнова, она подбирала мне интересные книжки, и я, как взрослая, читала запоем. К маме часто приходила на уроки труда и рисования, садилась на последнюю парту, выполняла все задания, как ученики. В первом классе мне было очень неинтересно, мама даже хотела перевести меня сразу во второй, но потом передумала.
Про мою молодость скажу вкратце. В школе я была активным октябрёнком и пионером, потом секретарём комсомольской организации. Много проводилось внеклассной работы. Мы любили физкультуру, посещали разные секции. В младших классах было обязательно посещение хора, танцевального кружка (танцевали русские народные танцы, «польку», «кроковяк»). Все играли в волейбол, занимались на гимнастических снарядах: брусьях, кольцах, канате, прыгали через «коня» и «козла», зимой катались на лыжах и санках. Проводили спортивно-патриотическую военизированную игру «Зарница». Хоть жили в деревне, некогда было скучать. В клубе по средам и выходным были танцы с конкурсами, играми. Мы участвовали в художественной самодеятельности, готовили концерты ко всем праздникам и районному Дню песни. В пионерском лагере я была только раз, но за годы учёбы ездила несколько раз в Северодвинск, Ярославль, Воркуту. После 9 класса мы с дядей Сашей Горбуновым (Слюшенским) ездили к тёте Вере в Анапский район, я первый раз была на Чёрном море.
Поливаем огород: Самутины Миша и Лара, Горбунова Глафира Львовна и Горбунова Вера 1966 год
Каждое лето с 11 лет ходила на колхозный сенокос. Было тяжело, жарко, всегда хотелось пить. Мечтали о дожде и выходном, но это было редко. Когда ездили на Чургу и Озеди на машине, было весело, пели песни. В обед варили вкусный суп и чай из смородины на костре. Купались при любом удобном случае, а вечерами, хоть и уставшие, бегали на танцы.
Лодыгина Вера, Пановская Люда, Лодыгина Лиля, Лодыгина Люба и Горбунова Вера.
В средней школе я училась в Вельске, жила в интернате вместе с Горбуновыми Зоей, Таней, Боровской Ольгой, Прилучной Валей, Смирновой Валей, Шаманиной Таней и Олей. Учёба у меня пошла под уклон, т.к. уроки почти не учили, зато жили весело. Мне иногда хотелось жить на квартире, чтоб самой располагать своим временем, делать уроки, получать от этого удовольствие и хорошие оценки. Закончила 10-й класс я хорошо, поехала в Ярославль. Попыталась поступить в культпросветучилище, но не прошла по конкурсу. Старый друг папы – дядя Вася Горбунов устроил меня на завод синтетического каучука табельщицей в ремонтно-строительный цех. Там я начала трудовую деятельность с 17 лет. Поступила на вечернее отделение Ярославского строительного техникума, училась там с 1973 по 1977г.г.