С волнением и радостью мы узнали о существовании Вашего сайта и возможности расширить знания о наших корнях.
Наш отец Горбунов Николай Александрович (1913-1982) родился в дер. Антрошево Вельского уезда Вологодской губернии (позднее Вельский р-н Архангельской обл.).
Родители отца: мать Евгения Евгеньевна (1890-1975) и отец Александр Семенович (1881-1955), оба по фамилии Горбуновы.
1930-1932 гг.ориентировочно
Кроме Николая у них было ещё 3 дочери и сын:
- Анна (примерно1910-1982), проживала в пос. Юра близ Вельска (в замужестве Боровская
- муж Анны – Боровский Александр Кузьмич (1906-1941), погиб под Ленинградом
Анна и Александр Боровские и Николай Горбунов, 1935 г.
- брат Василий (1916-1942)
В 1937 году был призван в армию на действительную службу. . В 1941 году был призван на фронт, погиб под Сталинградом в 1942 г.
1937 г.
- Зоя (1921-2002), похоронена в г. Таллин, Эстония.
Зоя (17 лет) с родителями,1939 г
- Александра (1923-1972)
Позже постараюсь добавить фотографии и сведения о ней.
Мы приблизительно представляем себе, как и где проживали эти три сестры, наши тёти, рождённые в разное время в Антрошеве.
В жизни мы встречались только с Зоей Александровной.
Разумеется, мы хорошо помним нашего отца и его биографию, хотя и в ней имеются некоторые «белые пятна». Об этом напишу позже.
А сначала хочу сообщить Вам известные нам скупые данные о жизни бабушки Евгении Евгеньевны и дедушки Александра Семёновича.
В деревне Антрошево я была недолго во время войны, а в 1946 году отец наш, Николай Александрович, привозил свою семью в гости, то есть жену и двух дочерей Галину 6 лет и Викторию 4,5 лет. Несмотря на малый возраст, я помню, что у бабушки и дедушки был большой двухэтажный дом, выстроенный своими руками. Мой отец подростком принимал участие в строительстве. Потом в их рассказах следовало какое-то туманное место о раскулачивании или что-то о подкулачнике, но подробности нам не известны. Однако два факта подтверждают это.
- Коля Горбунов (отец) с отличием закончил Вельскую школу-семлетку в 1930 г. и 2 курса сельскохозяйственного техникума. Проучился он там тоже на «отлично» всего лишь 2 года, после чего был отчислен (предположительно) за утаивание того факта, что был сыном раскулаченного.
- На втором этаже большого дедушкиного дома в Антрошеве размещалась начальная школа. Я помню один просторный класс, за ним – кабинет для учителя, далее – ещё одна комнатка для учителя, перед классом - небольшая раздевалка, позади него – туалет для детей. Предположительно, раскулачивание и состояло в реквизиции части дома на общественные нужды (???). Такая форма раскулачивания кажется мне возможной, учитывая труднодоступность и малонаселённость тогдашнего Антрошево. Интересно было бы узнать, кто был учителем. Может быть кто-то из семьи? Вся семья была грамотная. Одна из дедушкиных сестёр, по-рассказам, работала библиотекарем (где? – не знаю).
В 1946 г. дедушка был мельником. Я бывала у него на мельнице.Крестьяне молотили рожь, овёс, ячмень.
Бабушка стоит справа от дедушки.
На обороте фотографии рукой дедушки написано: " Фотографировались по лету 1948 года на своем производстве, т.е. на Мельнице".
Нижний этаж в их доме состоял из зимней и летней изб, разделённых между собой хозяйственным помещением. К дому было пристроено стойло для животных, над которым на втором этаже был сеновал, называемый «повети», откуда можно было сбрасывать сено прямо в стойло. Но животных я не помню. Они, наверное, были забраны в коллективное пользование.
Бабушка пекла в русской печи пирожки и шанежки и была искусной мастерицей. Помню ухват, чугунки и крынки. Помню также из лыка плетёные туеса – с ними ходили за грибами. Видела небольшой туесок с засоленными в нём «копеечными» (по размеру) рыжиками. Видела подвешенный на цепях рукомойник из красноватой меди в форме чуть приплюснутого чайника, который наклоняли, чтобы лилась вода. В доме был патефон с пластинками. Помню с тех пор песни в исполнении Лидии Руслановой. В доме варили брагу. Мне показывали, как это делается.
В деревне из построек, помимо жилых домов, помню только что-то типа общественного двора, где держали телеги и какие-то механизмы, была ещё кузница, а церкви не помню. На улице за калиткой были построены большие качели для детей и молодёжи. Уже тогда видела начатые, но заброшенные постройки.
В деревню из Вельска добирались трудно: через тайгу и болота по гатям.
Бабушка имела жёсткий характер, за каждую малую провинность или неудачу наказывала малых детей «вицей». Дедушка большее время проводил на мельнице. В моей памяти сохранились запахи и ощущение приволья и красоты. Например, я была потрясена от восхищения, когда увидела васильки во ржи. Погостив, мы уехали в Таллин, где служил на флоте отец и больше в ваших краях не появлялись.
Отец, Николай Александрович, не закончив обучения в техникуме, был призван на военную службу в РККА г. Псков (1935-1937гг.).
С февраля 1940 г. он уже служил в Мурманске на Северном флоте, начинал младшим интендантским офицером и закончил службу в чине подполковника на Балтийском флоте.
Когда началась война, мне было около полутора лет, а Виктория ещё не родилась, отец отправил беременную жену 23 лет и меня, в сопровождении младшего брата нашей мамы, которому было 14 лет, в Вельск, где мы и остались, так как мама была «на сносях» и боялась рожать в глухой деревне. Мы снимали угол и бедствовали подобно другим эвакуированным. Когда родилась сестра, приехала другая бабушка помогать маме. Нашей семье невероятно повезло: мама, как молодая жена фронтового офицера с 4 иждивенцами, смогла устроиться на работу в специальный магазин для начальства при каком-то управлении по работе с политзаключёнными (ГУЛАГ?), которые, предположительно, строили недалеко железную дорогу. Однажды я тяжело заболела и была почти при смерти. Меня спасла какая-то очень компетентная женщина-педиатр, якобы доставленная из политзаключённых. Интересно, правда?
Жить нам стало легче. Появилась няня для детей, отношение окружающих к маме очень изменилось. Потом в Вельск приехало много эвакуированных из Ленинграда. Молодые женщины помогали друг другу выживать. Один раз приезжал в командировку отец, и один раз мама ездила к нему во время войны. Меня на лето отправляли в деревню, откуда я привозила «говор» северного народа. По окончании войны, мы переехали в Таллин.
У меня сохранились самые тёплые чувства к Вельску, хотя я ничего о нём не помню. А Антрошево я, бывает, вижу во сне, и вспоминаются детали быта. Так что на склоне лет я чувствую себя деревенской. Родина меня тянет.
Более подробные сведения и фотографии, относящиеся к Николаю Александровичу пришлю в следующем письме.
Николай Александрович Горбунов (продолжение)
Стихи Пушкина, Некрасова, Майкова при общении с детьми были у него всегда «на языке». Особенно Некрасова, который был ему близок и понятен. Он в какой-то степени отождествлял себя с героем стихотворения « Школьник» Николая Алексеевича Некрасова:
1932 г.
Женился он в Мурманске года за два до войны на молодой девушке Катюше Дмитриевой 19 лет из крестьянской семьи из Новгородской области, также убежавшей от раскулачивания (там, за Полярным кругом, её отец занимался извозом, держал поросёнка и даже выращивал картофель).
Вельск, октябрь 1942 г. (во время командировки)
Николай Александрович служил тогда в Торговом Управлении Главморпути в должности начальника плодоовощной группы, а 25.02.1940 был призван на Северный Флот, где и началась его кадровая военная служба.
На следующий день после его отбытия к месту службы родилась я…
Вышедшие из крестьянской среды, мои родители, тем не менее, очень стремились к образованию. Хотя им обоим и не удалось получить ни среднего, ни высшего образования, в послевоенной семье офицера, жившей на очень скудные средства, покупались книги: однотомные издания форматом чуть шире А4 классиков русской литературы: Пушкина, Лермонтова, Горького, Лескова, Достоевского.
Я все их прочитала в младшем школьном возрасте, потому что детских книг в 40-е годы в Таллине почти не было. Один раз отец принёс мне томик Жюля Верна. Очень любила книжку Гарриэт Бичер-Стоун «Хижина дяди Тома». Я постоянно её перечитывала и каждый раз плакала над горькой судьбой негров-рабов в Америке. В 1947 году мы с сестрёнкой (нам было тогда 7 и 6 лет, соответственно) выступали в самодеятельном концерте в Доме офицеров и получили в награду томик «Поднятой целины» М.Шолохова с соответствующей надписью и печатью Штаба Краснознаменного Балтийского флота. А игрушек у нас не было. Играли стёклышками и камешками и придумывали волшебные сказки. А ещё постоянно бегали с мамой занимать очереди за разными продуктами: мукой, сахаром, крупами, яйцами и пр., которые выдавались строго ограниченно лишь тем, кто отстоял очередь. Про жизнь в послевоенном Таллине могла бы рассказать много интересного, но это не имеет отношения к Пакшеньге.
Таллин, 1946 г.
Таллин, 1950 г. (я рядом с папой)
Примерно в 1947 года в Таллин перебралась на постоянное жительство младшая сестра Николая Александровича – Зоя Александровна. Она работала, как говорили у нас, где-то в «органах». Там она и прожила всю оставшуюся жизнь.
Кроме того, в течение короткого времени (около года) у нас в Таллине жила девушка Паня возрастом около 14-16 лет, возможно, какая-то дальняя родственница, приехавшая из Антрошево (якобы помогать нам по хозяйству). Позже она устроилась на работу, и следы её затерялись. Напомню, что деревенским людям не давали тогда паспортов, а подрастающая молодёжь всеми силами стремилась уехать в город. Деревня погибала.
В 1951 году мои родители расстались. Мама с дочерьми: Галиной (11 лет и Викторией 9 лет) переехала в Ленинград, где вышла замуж за другого. Николай Александрович остался в Таллине и женился во второй раз. От этого брака в 1954 г. у него появилась дочь Татьяна.
Николай Александрович был призван в ряды РККА в октябре 1935 г.
Мурманск 1935 г., Николай справа
РККА ЛенВО, 1936 г., Николай сидит в центре
Позднее стал кадровым военным ВМФ и демобилизовался в 1958 г. в чине подполковника интендантской службы Краснознаменного Балтийского Флота (КБФ).
Фотография без подписи, ориентировочно 1937 г., Николай в нижнем ряду справа.
Таллин, 1948 г.
После демобилизации он работал на руководящих должностях в Управлении торговли (позднее Военторге) КБФ, а последние 10 лет - в Эстонской республиканской конторе «Эстбакалея».
Был награжден двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Заполярья» и другими.
Умер в 1982 году и похоронен с военными почестями на кладбище Ласнамяэ, Таллин.
И наконец, краткая информация о нас, трёх дочерях Николая Александровича:
Галина (1940 г.р.) после окончания Ленинградского Электротехнического института в 1964 г. до 1980 г. преподавала физику в ВУЗе, а после 1980 г. работала в научно-производственном объединении специалистом по технической информации и техническим переводчиком до выхода на пенсию в 2001г.
Виктория (1941 г.р.) окончила Ленинградский Университет по двум факультетам (биологический и математический) и всю жизнь занималась генетикой. Защитила докторскую диссертацию и в настоящее время работает профессором на кафедре генетики в Педиатрической Академии СПб.
Татьяна (1954 г.р.) окончила Ленинградский институт советской торговли им. Ф.Энгельса, закончила аспирантуру. Занималась преподавательской деятельностью.
Горбуновы. Начало войны
Мои воспоминания о первых годах войны, когда моя мама с детьми была эвакуирована в Вельск, а отец служил на Сев. флоте. Это м. б. полезно для молодых, кот. имеют плохое представление о своих корнях и происхождении. Возможно, кому-н. это будет интересно на вашем сайте.
С уважением, ГН
«Когда началась война, мы жили в заполярном городе Мурманске. Мой отец Николай Александрович служил лейтенантом на Северном флоте, а мама Екатерина Яковлевна до замужества проживала в семье крестьян, бежавших с младшими детьми от раскулачивания и коллективизации из глухой деревни на новгородчине. Туда, на Крайний Север, много разного народа спасалось из разных уголков Советского Союза.
Отец мой тоже был из крепких крестьян, живших в большом двухэтажном доме, выстроенном своими руками, в маленькой, дворов в двадцать, деревушке в Архангельской области. Деревушка была окружена лесами и болотами - туда тяжело было добираться. Я помню эти леса и дороги по гатям через болота. Смутно помню, как везли меня туда из райцентра на санях зимой. Я лежала в санях, укрытая тулупом, и смотрела на проплывавшие мимо чёрные верхушки деревьев, преимущественно, елей. На каких-то участках лес перемежался безлесьем. И верхушки деревьев становились всё ниже и пропадали из видимости, а я боялась, что мы сейчас упадём в обрыв. Дорога казалась мне очень длинной. Лишь недавно с удивлением узнала, что деревенька отца была всего лишь в километрах 40-50 от районного городка.
У Горбуновых было 8 детей, трое из которых умерли в младенчестве, а пять остальных - это Василий (погиб под Сталинградом), Николай (мой отец, от звонка до звонка прослуживший на Северном, а потом на Балтийском флоте) и дочери: Анна (её муж погиб под Ленинградом, а после войны она вышла замуж за вдового инвалида войны, с которым они в труднейших условиях голода поднимали и воспитывали троих его детей), Зоя (красивая, с хорошим голосом, мы её мало знали) и Александра (после окончания вуза вышла замуж и уехала в Белоруссию). В семье все были грамотными. Думаю, что отчасти благодаря этому обстоятельству, «раскулачивание» семьи в 20 гг. произошло по мягкому варианту: скотину обобщили, мельницу отобрали, а второй этаж нашего дома был превращён в «школу» для разновозрастных детей. Школа - это школьный класс, и примыкающие к нему комнатки для учебных пособий и для учителя, а также вешалка и туалет для детей (деревянное сиденье с дыркой) на втором этаже. Перед домом на улице были поставлены большие качели для детей и молодёжи. Под окном фасада росли любимые нами героини народных песен - берёза, черёмуха и рябина. Была ещё и калина с бузиной. Были какие-то кустики, из которых бабушка дважды в гневе выламывала прут, называемый на севере «вицей» и наказывала меня, хлестнув пару раз по попе. Довольно больно, между прочим.
В северном климате с коротким летом выращивали преимущественно овёс, рожь, ячмень, горох и лён. Из овощей помню только репу да капусту. Возможно, был и картофель, но я не помню точно. Дедушка сам соорудил мельницу на речке вблизи деревни. К нему крестьяне свозили зерно и делали муку. Потом, когда туда докатилась коллективизация с раскулачиванием, у семьи отобрали и скот, и мельницу, и инвентарь, да вроде бы, и дом. Впрочем, это довольно туманная история. Лет десять тому назад я списалась с одним энтузиастом – краеведом из соседней деревни. Так он переслал мне копии инвентарной описи имущества жителей нашей деревеньки Антрошево. Там были следующие данные: дом и год его постройки, прочее имущество (хлев, баня, сарай), кто проживает, какого года рождения, чем занимаются взрослые. Любопытный документ. В нём наш дом был обозначен, как школа. Но в реальной жизни проживали в нём мои дедушка и бабушка с младшими детьми, которым «разрешили» жить внизу, чтобы поддерживать порядок в школе, потому что и школа, и мельница, и мельник были нужны колхозу. Бабушка Евгения Евгеньевна проходила по инвентарной описи как скотница, дедушка Александр Семёнович – как мельник.
Мы, Горбуновы – северяне с угро-финским корнями. Все жители деревни имели одну фамилию и были высокими, светловолосыми или русыми, со светлыми глазами. Наши традиционные черты характера: трудолюбие, рассудительность, честность, строгость, способность к рукоделию и разным мастерствам, любознательность и желание учиться. В раннем возрасте я не видела в деревне ни сарафанов, ни лаптей. Люди носили кожаную обувь. В каждой деревне имелся сапожник, который шил на заказ сапоги или ботиночки для женщин и детей. Портнихи и фотографы приезжали в летнее время из райцентра и обслуживали людей. Поэтому у меня сохранилось достаточно много фотографий.
Бабушка, как и все в деревне, занималась крестьянскими работами. Ухаживала за скотиной, воспитывала детей, обрабатывала лён и ткала, ловко орудуя ухватами, крынками и чугунками в русской печи, готовила обеды и пекла хлеб, пироги и шаньги, поддерживала чистоту и порядок в доме и в семье и бегала в лес по ягоды и грибы, Дедушка Александр Семёнович сам строил дом, баню, сараи и мельницу, работал в поле, ухаживал за скотиной и занимался заготовками запасов на долгую и суровую зиму. Кроме того, он ловил рыбу, ходил на охоту, работал на мельнице, шорничал, - да я и не могу знать всех его умений. Дед родился ещё до начала века. Не знаю, призывался ли он на империалистическую войну. А бабушка была «из богатой семьи». Так сообщила моя троюродная сестра, которую мне удалось разыскать. Оказалось, что наши бабушки были родными сёстрами. Я написала ей несколько писем с вопросами и пару раз поговорила по телефону, но она была уже тяжелобольная, не могла общаться и вскоре скончалась.
Интересная вещь. Потомки наших бабушек имели склонность к медицине и биологии. Та троюродная сестра и её сын всю жизнь работали в психиатрической больнице. Две моих сестры по этой линии тоже всегда имели склонность к медицине и биологии. В отличие от них, моим главным интересом были языки и литература. Я всю жизнь, с самого младшего возраста, просиживала за книгами. Это был тот мир, в котором я жила в большей степени, чем в реальности. Считаю, что благодаря этому главному для меня интересу, я живу в свои 80 лет активно, хожу в библиотеку, слежу за новинками, интенсивно общаюсь с такими же любителями чтения, как и я, и они с уважением принимают меня. Моя младшая сестра тоже живёт радостно - работает профессором на кафедре генетики, в той сфере, где ей интересно и где она передаёт эстафету молодым. Согласно девизу русской интеллигенции, который был провозглашён поэтом Х1Х века Николаем Некрасовым: «Сейте разумное, доброе, вечное! Сейте! Спасибо вам скажет сердечное русский народ».
Мой папа Николай Александрович, несмотря на то, что был отличником и поступил в техникум в райцентре, через некоторое время был отчислен из него за утаивание «факта о раскулачивании» родителей. Позже его призвали на срочную службу в Красную Армию. Где он пребывал после этого и как попал в Мурманск - мне не известно. Однако к началу войны он уже служил лейтенантом интендантской службы на Северном флоте, был женат на Катюше Дмитриевой (моей маме) и имел полуторагодовалую дочь Галочку, то есть меня, и вторую – на подходе.
Мурманск начали бомбить сразу, с первых дней войны. А окрестности, где находились военные базы, как говорят, подвергались бомбёжкам ещё раньше. Мне тогда не исполнилось полутора лет, а сестрёнка должна была появиться через пять месяцев. Нас нужно было срочно вывозить из города. Я этого ничего не помню, но знаю, что Коля и родители Кати сделали всё возможное, чтобы отправить её с детьми на его родину в Архангельскую область. С мамой был отправлен в качестве помощника её четырнадцатилетний брат Гриша. Как мы добирались, я не могу помнить. Но мальчика - дядю Гришу Дмитриева - помню отрывочно. Он хорошо помогал маме во всём. Нянчил детей, стирал пелёнки, заготавливал дрова, переносил голод и холод, а в школу не ходил – ведь они, брат с сестрой и малые дети очутились в незнакомом месте без жилья, без работы и без каких-либо знакомых. Она сняла комнату, искала работу, готовилась к родам, а меня перевезли на короткое время в деревню, где для мамы не было ни места, ни медицинской помощи, ни еды, ибо всё отбиралось «для фронта, для победы». В три года я умирала от диспепсии, и со мной уже готовились прощаться, но случай меня спас.
Однако мир не без добрых людей. В районном городке кто-то помог бедствующей и беременной двадцатидвухлетней жене офицера и земляка. Ей нашли место для работы в качестве помощницы продавца и бухгалтера, потому что она ещё до войны окончила бухгалтерскую школу и знала бухгалтерский учёт. А магазинчик был непростой и не для всех. Не то чтобы богатый, но с дефицитными товарами, так что немного поддерживать семью она могла, получая какую-то денежную помощь от мужа по аттестату. В городок стали приезжать её ровесницы, эвакуированные с детьми из Ленинграда. Все были примерно в одинаковой ситуации. Их долгом было – сохранить детей и каким-то образом выжить. (Слёзы!) Беда их объединила. Они собирались вечерами у печки, обсуждали новости, читали фронтовые письма, пели военные песни, поддерживали друг друга и остались близкими подругами на долгие послевоенные годы…».
Это не конец воспоминаний для моих будущих потомков. Моя жизнь была интересной и насыщенной событиями, как и у других. Настоящее становилось прошлым, иногда не оставляя материальных следов, но всё же не бесследно. Через несколько поколений неуклонно повторяются внешние черты, характеры и даже судьбы людей. Потомки, живущие в других географических местах, занимаясь иными сферами деятельности, и в новых условиях ведут себя подобно тому, как поступали их далёкие предки, выполняя своё предназначение. Ветви генеалогических деревьев переплетались, но формировали стабильность характеров, вкусов и нравственных основ целых народов. Я думаю об этом постоянно под влиянием нескольких книг, прочитанных за последнее время. Было бы интересно, если бы кто-то из вас подхватил тему личных воспоминаний и своих выводов о жизни.