Как мы жили...
Вишнякова Александра Михайловна родилась 18 января 1935 года.
Всю свою жизнь, начиная с детских лет, работала, сначала в колхозе "им. Сталина", затем после объединения хозяйств, в колхозе "им. Буденного", до выхода на пенсию работала в колхозе "Россия". Работала в животноводстве. За время работы, за добросовестный труд была награждена пятью медалями и тремя значками, награждалась почетными грамотами и дипломами, имела записи о поощрениях в трудовой книжке.
Проживает в деревене Кулаково.
***
Родилась я в 1935 году в деревне Заречье. Мама моя Анна Лотовна, родом с Попонаволока, а пакшеньгской стала, когда замуж за отца вышла. Отца звали Михаил Петрович, сам он пакшеньгский, с деревни Заречье. Семья наша большая была, было нас восемь детей, но четверо во время войны умерло. Сестер старших, Лидию и Клаву, в войну отправили в ФЗО в город Архангельск учиться, и приехали они навестить нас уже взрослыми с детьми и с мужьями. Брат Лёня, с 1931 года рождения, жил с нами, а не было его, только когда работал на Рипишном на лесозаготовках.Вспоминаются рассказы матери о времени революции, о гражданской войне, как она со старшими (ей было тогда лет шесть) возила раненых.
Рассказывала и про довоенное время когда уже в Пакшеньге жила. Как в деревне организовывали коммуну, в деревне Мараконская (Степанковская) тогда был построен дом, где и жили коммунары. Новая власть агитировала всех вступать, но мама сказала, что в коммуну не пойдет. Как рассказывала мама, хозяйство у них было большое, держали 7 коров.
Позже вступили в колхоз, и у них почти все из хозяйства забрали, оставили одну корову и овцу. Было в то время организовано 13 колхозов. Наша деревня Заречье входила в колхоз «им. Сталина», так было, пока все колхозы не объединились в 1956 году, в один, в колхоз «им. Буденного».
На своем земельном участке растили картошку, лук, зерно. Овощей тогда не растили. На жерновах, что были тогда в каждом доме, мололи муку, крупу, толокно. Мама рассказывала, что был в деревне, в довоенное время, магазин «не ражий», и можно было в нем купить фунт рыбы за 1 копейку.
Люди жили в деревне по разному – кто-то побогаче, а кто беднее. Но жилось всем трудно, у всех власть новая забрала почти всё из хозяйства, и скот – коров, лошадей, овец, телят, и разный инвентарь и строения.Началась Великая Отечественная война, и в колхозах жить стало еще хуже. Людям было трудно, голодали. Работа в колхозе забирала все время, много тогда работали, все отдавалось на фронт, для победы.
Мне хоть и было тогда немного лет, но тоже работала. Нас тогда с мамой с Заречья перевезли на Кунаево (Подсосенье). Мама в то время болела, лежала в кровати, даже не ходила. Поэтому ей и огород не дали сажать весной, так и пустовал.
И вот, помню, зимой, приехали двое, какие то начальники, зашли в избу и говорят маме, чтоб собиралась и ехала на Кунаево, на ферму работать, будешь говорят дежурной. А если не поедешь, и не будешь работать, то опять не дадим посадить картошку. - Как же я пойду, если я с постели стать не могу, и как же я работать буду? -Ничего – говорят - мы отвезем, у нас во дворе лошадь в санях, а на ферме нары есть, так что будет, где лежать.
Я наблюдала за ними, сидя на печке, мне тогда 7 лет было. Те двое говорят, что дочка заменит тебя. -Ну, как же она заменит - говорит мама - ей еще и восьми годов нет. -Ничего, справится. Мама мне и говорит: «Ну что ж, одевайся, да поехали, вот только я сама то не дойду». Они взяли ее на руки и вынесли из дома, а мне велели с печи слезать и одеваться.
И нас увезли в другую деревню. Когда приехали, то маму перенесли в избушку, там положили на нары, сколоченные из досок, на которых была солома, покрытая тряпками. Ленька тогда тоже днями работал в этой деревне, но ночевать бегал домой, в Заречье, сам топил в доме печь. Так и прожили зиму. На Кунаеве тогда было две фермы, в одной стояли коровы, а в другой телята и поросята.
Меня тогда определили работать на котел - мне нужно было следить за котлом, который был вложен в печь, и вмещал он 200 литров воды. И вот мне надо было греть в нем воду, чтобы к утру она была горячей. Дрова заготовляли доярки, возили их с лесу, пилили и кололи, а я была мала, и могла только наносить их с улицы и топить печь. Так и жили на ферме, я ночью дежурила, да за мамой ухаживала. Спала тоже на котле, доярки еще предупреждали, чтоб аккуратнее залезала туда, смотрела чтоб крышка была закрыта. А то, говорят, упадешь в котел и сваришься. Помнится, как приходилось бегать ночами за доярками, когда корова телилась. Тогда пользовались самодельными деревянными фонарями, был и у меня такой. Внутрь вставлялась маленькая бутылочка с керосином, грамм на сто, а от нее шел фитилек, сделанный из сукна, его и поджигали. Вот иду с этим фонарем, зимой, ночью за дояркой, он потухнет, и хорошо, что я уже тогда знала кто где живет, найду дом. В дом зайду, а там одни дети спят, значит, доярка еще на работе, и я зная где она работает, иду туда. А потом уж вместе с дояркой идем на скотный двор. Да ладно, если все хорошо, а бывало по всякому, если корова не может растелиться, то нужно ехать за ветеринаром. Это надо идти к конюху, потом на конюшню, конюх лошадь запряжет, и ехать за 3 километра, в другую деревню, одной, доярка-то на ферме остается. А дороги не видно, темно, и погода стоит. Хорошо конюх давал лошадь, что с фермы в ту деревню молоко возила и дорогу она сама знала.
Так вот и работала. Когда утром доярки приходили, то я уходила к бабушке, Анне Ефимовне. Прибегу к ней, и тоже за работу. Бабушка выставит из печи два чугуна с картошкой, высыплет ее в два таза, и все это мне нужно растолочь. Потом бабушка высыпала туда высевок (так называлась плохая мука), и пока все это остывало, мы садились завтракать. Все это она готовила, чтобы кормить кур, она работала на курятнике. И позавтракав, мы с ней шли на курятник, кормили кур и собирали яйца. После пообедаем, я посплю, а к вечеру снова иду на ферму.
Как-то собрание было - по подведению итогов за год. Начальство подсчитало, что было семь яиц на куру. А я возьми да и скажи, почему так мало, вы через день да каждый день по корзине яиц увозили, я же сама лазала собирала. Все засмеялись, а я стою и не знаю, куда глаза девать. Потом мне бабушка сказала, что они себе берут, да продают.
Приходилось тогда вместе с доярками возить сено и солому на подстил. В то время доярки все делали сами, и навоз убирали, и корма возили, все самим приходилось делать. Много тогда работы приходилось переделать женщинам. Днем на ферме, а вечером, когда убирали поля, то околачивали снопы, что за день подростки навозили с поля. В поле жали тогда руками - старики, кто мог, женщины и девчата, что повзрослей. Сжатое вязали в снопы и ставили в суслоны. Суслоны, что из ячменя, овса и пшеницы, были по пять снопов, а изо ржи и льна, по десять. Как снопы подсохнут, их свозили в гумна. Раньше у каждого дома было гумно, а в некоторых гумнах были овины. В эти овины закладывали снопы для просушки. Затем из овина снопы переносили в гумно, расстилали по полу и молотили молотилами (это были две палки скрепленные ремнем). Заготовляли силос, сами закладывали в ямы, ямы были сделаны в земле, обколочены досками. Засыпали туда траву, что возили лошадьми, разравнивали вилами и топтали, утрамбовывая колотушками. Подвозили на лошадях в бочках воду и поливали ведрами траву в яме. Когда травы набиралось побольше, то запускали туда лошадь, чтоб уже траву трамбовала лошадь.
В то время не знай, когда и отдыхали, все время на работе, а дома дети одни, полуголодные. Жилось трудно, приходилось и милостыню ходить просить. Сестры когда еще дома жили, в школу ходили. Говорили мне, приходи к школе, после занятий вместе пойдем. Но меня парень какой-то один раз побил, и я сказала что все, больше не пойду, ходите одни. Но сестер отправили учиться в ФЗО, и пришлось ходить одной.
Ходила один раз в Мараконскую, дошла до самого конца, что больше двух километров, привернула в последний дом. Хозяйка была одна, муж на фронте, звали ее Екатерина. Она как раз ужинала, накормила и меня, домой не отпустила, а оставила у себя ночевать.
А я утром домой пришла, мама сказала, что больше ни куда не пойдешь. В нашей деревне две старушки хлеб пекли для бригады, дак к ним ходила каждый день. Нам с мамой на двоих давали 800 грамм хлеба. Так как мама часто болела, то ей и давали меньше чем другим - 600 грамм, и мне 200 грамм.
В хозяйстве скотины никакой не было, жить было не на что, вот и ходила, собирала милостыню, пока сама работать не начала.Когда с войны пришел сосед по ранению и стал устраиваться на работу, взял с собой брата моего - Леню Третьякова, было ему 11 лет. Устроились они на участок, в лес, на Репишное. Брат сначала был нарочным, бегал на участки с записками, а потом возил лес.
Лес возили подростки лет тринадцати, на лошадях. А погрузкой и выгрузкой занимались взрослые. Брату было трудно, он был маленького роста, а лошади были большие, японские, и ему было не одеть сбрую. Он шел в столовую, где были два стола для ударников труда, и на них всегда оставалась еда. Собирал ее в шапку, и нёс лошади. Лошадь вставала на колени, и Лёня одевал хомут и сиделку, а с остальным помогали взрослые. Так и запрягал лошадь.
Разный народ тогда работал на Репишном, вербовались отовсюду. Вечерами, после работы играли в карты, на деньги, проиграв, бывало что и отбирали деньги у младших. Когда брат приходил домой, то приносил продукты. Один раз приехал на лошади, и за один день, у всей деревни, вспахал огороды.
В то время были строгие законы. Одну женщину, за то, что унесла корзину картошки, посадили в тюрьму на 10 лет. А детей у нее было шестеро, муж на фронте - не пожалели. Другую - за то, что взяла зерна, насыпав в карман. Веяли зерно в гумне, решила взять детям на кашу, а их у нее было семеро. После войны была амнистия, и женщин отпустили, а вот мужья их с войны не вернулись.
Помнится, пришел отец с войны в 1943 году тяжело больным, после тифа. Пришел он ночью с Вельска пешком. Запомнилось, как он зашел в дом, его слова, чтобы приготовили чугун воды, и есть ли чего одеть. Мама сразу поставила воду, поставила самовар ведерный греть, достала, что было в печи. Отец переоделся, сложил свое белье в корзину, Лёне сказал, чтобы снес ее подальше от дома, по насту, а завтра, говорит, посмотрим, что будет. Назавтра пришли смотреть и увидали замерзших белых вшей. Отец потом регулярно мылся щелоком (растворяли золу в воде и использовали вместо мыла). Пожил отец недолго – когда его хоронили, его опять засыпали такие же вши - так и в гроб положили.
Во время войны в Мараконской был сильный пожар - середина деревни выгорела, столько семей остались без угла…
После войны жить стало не легче, шло восстановление колхозов, работа в колхозе была тяжелая, работали за трудодень. На один трудодень давали зерна граммы, как заработаешь, столько и дадут, хотя работали, себя не жалея. Мы животноводы, утром, подоив коров, шли в бригаду, когда шел сенокос, и работали вместе со всеми, до шести часов вечера. В шесть часов бригадир отпускал нас и мы снова шли на ферму. Остальные оставались еще работать.
Работали без выходных и отпусков. Если заболеем, то больничных тогда не давали, просто бригадир не ставил прогулы.
Мы с мамой снова остались вдвоем. Брат так и работал в лесу, на Репишном В то время многие устраивались на лес-участки на работу. Вот и брат со своими ровесниками, подростками 12-13 лет, возили на лошадях лес.
В году 1946-47, мама опять заболела, в бригаде работать не могла, и нас опять перевезли в деревню Подсосенье. Опять жили в избушке на ферме. Заведующей на ферме была Горбунова Мария Александровна, умная рассудительная женщина, она принимала молоко, выдавала корм: сено, солому, силос. Была очень строгая, тщательно все проверяла у доярок, и ко мне приходила, смотрела за мной, наверное думала что я молоко сдаиваю у коров. Доярки из-за всего этого обижались на нее. Доярки, когда доили, ставили в ведро бутылку. Когда бутылка наполнялась, то убирали, прятали, а мне говорили куда, чтоб я потом взяла. Так 4 бутылки пол-литровых они надаивали. Когда корова отелится, молоко три дня давали телятам, а которое останется, по возможности прятали, и мне велели варить ночью в печке молозиво. Доярки потом забирали его и у носили домой детям.
Доярки нам с мамой помогали выживать, чтоб мама поправилась, чтоб могла работать. Жили тогда дружно, помогая друг другу. Помню что нам с мамой, как то, мукой помогла Конева Мария Григорьевна, она тогда на складе работала.
А было дело еще так. Доярка, Анна Яковлевна, понесла с фермы бутылку молока. И Мария Александровна заметила это. Было по этому поводу собрание на ферме, и Анну Яковлевну рассчитали. Доярки ругали потом Марью и она не стала больше ходить проверять их. Я была на том собрании, и помню, когда Анна Яковлевна уходила, то постучав по дверному косяку кулаком сказала: « Я не я буду, если в первый день выпаса у вас наилучшая скотина домой не вернется». Так оно и случилось, не вернулся племенной бык, один по двору был. Всем колхозом его искали, нашли только через две недели. Он на одном месте все время и был, все вокруг было истоптано, а рядом проходили не видели.
Были в то время люди, могли скотину на «круг поставить», слово какое то знали, с чертями знались, и пока не отпустят, не вернется. А были и хорошие, помогали искать. Вот случай Заречье - поставили на круг корову - месяц не было… Мама мне сказала, если увидишь - не отходи от нее. Пошла я собирать землянику у шалашей в поскотине, и увидела ее – как раз стадо прошло домой, а чуть позже за ним корова идет. Не отошла я от нее – пригнала домой.Работать начала я, когда еще в школе училась.
Возила сено на лошади. Один раз получилось так, что воз с сеном на бок опрокинулся. Я на возу лежала и читала книгу. Я тогда много читала, про Александра Матросова, «Сопки Маньчжурии», «Молодую гвардию». А дорога была с закатами, вот сани и повернулись. Я сама в сугроб, потом вылезла, покачала сани за полоз, не смогла повернуть. А перекладывать сена много и долго, тогда из огорода жердь выдернула, и с помощью ее воз подняла.
Мама, когда могла, работала хорошо, да и мне было годов 11 - была уже умнее. Маму подменяла, она уже работала одна с овцами, но летом к ним не ходила, а была на разных работах. Приходила только, когда надо было навоз убрать. Я убирала стайки, а было их шестнадцать. Нужно было съездить в лес, нарубить хвои, и постелить в стайках. Носила воду, в избушку в котел. Чтоб быстрее наполнить его, носила полными десятилитровыми ведрами. Овцам давали картошку, турнепс. Все это нужно было перемыть, сварить. Нужно было заготовить к следующему дню дрова, пилить их приходилось «лучковкой».
И вот по один год мы заработали много зерна разного на трудодни - 5 центнеров 900 грамм, 10 кг сахару кусками по кулаку и 15 литров постного льняного масла. Все это нужно это было все идти получать в д. Подсосенье за километр, так как контора колхоза была там. И вот пришлось идти три раза, чтоб принести сахар и масло. Принесла масла - мама напекла гороховых шанег, разрезала я шаньгу пополам, намазала маслом, скушала, очень понравилось, вторую половину тоже съела – ела-то хорошо. Работала тогда много, и все хотелось есть. И вот надо идти к овцам, а у меня сильно разболелся живот. Так и не пошла - мама вечером «управила» а утром я сама уже.
Мы молодежь и подростки работали, такая работа в колхозе как лен и картошка были на наших руках. И вместе с родителями, дедами и бабушками поднимали колхоз. Рвали лен большинство подростки и старушки, а родители жали зерно. А картошку копали вилами. Желающие с поселка Шокша приходили за девять километров в Пакшеньгу копать. Им было сказано - шесть ведер в колхоз, а седьмое себе, и они за день накапывали для себя мешок, ночью приходили мужья и уносили. Жить их распределяли по домам. Жили и у нас в доме десять женщин и у соседки столько же - до полуночи трут на терках картошку и выжимают, потом в печь и на печь сушить, потом пекут лепешки. А мужья с участка приносили хлеб им и нам. Из крахмала варили кисель.
А в голодное время, когда в ямах переберут картошку, то замерзшую и гнилую уносили домой - тот же крахмал делали. Весной ели пистики, дудку, траву разную… так и жили, летом-то лучше.Я закончила пять классов, в школу ходила с девяти годов, а в каникулы, помню, возили навоз с дворов и конюшен. Мы с Толей Кузьминым возили с овчарника, там работала мама и Прасковья Михайловна. Толя был с 1934 года, ходил в первый класс, жил с мачехой, а отец был на войне.
Однажды произошел трагический случай, Толя погиб. У Толи были дровни, на которых еще ребят катают, когда зиму провожают, а у меня большие дровни, на которых мать и Прасковья Михайловна возили корм. Все время я Толю встречала на одном месте, а тут выехала в поле, гляжу, Толина лошадь еще не дошла до кучи, где нужно сваливать навоз. Я подъезжаю - Толи нет, пошла посмотрела, а Толя лежит впереди под полозьями мертвый. Обычно мы сидели впереди, Толя махнулся вожжами, и одна нога попала в петлю, он упал в передок и одной полозиной по шее. Я обратно к маме, они побежали, лошадь спятили, скидали навоз и увезли Толю домой. Перед этим мама велела мне свалить навоз и выпрягать лошадь, а я и рада - и так устала. Толин отец тогда, жену Марфу прогнал, была она с Пуи. Мама отвезла Марфу обратно на Пую, с двумя детьми. Отец Марфы работал на мельнице, и мама привезла оттуда пуд муки и крупы.
Мы подросли, окончили школу, многие уехали, некоторые вернулись потом. Трудно тогда было с деревни уехать, не давали паспортов. Многих вернул Федор Савватиевич. Когда Федор пришел с войны, остался работать в колхозе - хороший был председатель. Все его слушались, и работа шла хорошо. Начала появляться техника. Ребят с семи классами отправляли учиться, в дальнейшем стали работать в родном колхозе - кто агрономом, кто шофером, кто трактористом. Купили потом комбайн, жнейку, косилку.
Жить стало лучше, веселее, все работали с азартом, стали комсомольские воскресники проводить. В каждые выходные воскресники то проводились, много чего переделали, например по всей деревне канавы вдоль дороги копали, чтоб суше было. У нас в бригаде молодежи было много.
Во всех деревнях сделали качели, кружала, вечерами собирались и играли в разные игры. Подростков тогда было много, жили дружно.
По один год сажали кукурузу. Навозу навозили много, развезли, разгребли. Потом приехал тракторист, только с учебы вернулся, от колхоза учился, вспахал. Мы, молодежь недалеко работали, перекатались на тракторе, чудно было. На тракторе помню катал Коля Шаманин, мы его Колька Касьянкин звали.Кукуруза выросла хорошая, а початки не поспели, и ее заложили на силос, зимой возили на фермы, коровы тогда хорошо молока прибавили. Кукурузу в яму возили лошадьми, а силос из ямы на санках, загружая и скидывая вилами. Ну да тогда все делалось вручную.Тяжело все было, но старались.
Ездили в Вельск, на совещания, получали подарки, награждались, как передовики, дипломами, грамотами, медалями. Сейчас нигде, ничего - все распустили и разворовали, все заросло, везде бурьян. Весной развозили навоз по полям, брали лошадь на три человека, и за день 150 возов, по 50 возов на человека в день, а вечером доили 17 коров руками. Вот и представьте, было ли легко. Сейчас вот руки болят, кусок хлеба трудно держать, пальцы сводит. Так же возили подкормку, которую сначала надо было накосить, а потом, привезя, растащить по кормушкам. Коров поили водой из ведер. Сначала надо было наносить в котел, нагреть, а потом во двор. Избушка, где грели воду, была от двора далеко.Навоз убирали вручную, накладывали на дровни, летом на тележки, и вывозили сразу в поле.
Сейчас работа в колхозе механизирована, и то не хотят работать. Да…, как не вспомнить добрым словом Лодыгина Федора Савватиевича. Работал честно и с людьми имел дружбу и контакт.
В 1978 году я сгорела, сгорел дом, из за утечки газа. Люди – с Шокшы, с Пакшеньги, кто как мог, помогли - я им очень благодарна за это. А вот строиться пришлось долго. Сгорела в апреле, а печь затопила к октябрьским. Одно время председатель, а председателем в то время был уже Владимир Алексеевич, не давал бригаду, чтобы перевезти и построить дом, потом не давал печника. Потом дал, но тот неделю пил вино, а работа шла плохо, и склал плохо - через год пришлось переделывать. И еще, наш председатель Владимир Алексеевич бригаду не дал строиться, пока Федор Савватиевич не распорядился, он тогда председателем сельсовета был. Он всё время злился на меня, наверно потому что всегда правду в глаза говорила.
Я работала в то время с маленькими телятами, шесть годов уж как. У меня по один год было уже полтора месяца телятам в мае, а он не дал сена, так я носила с дому. Ветеринаром тогда была Лодыгина Клавдия Михайловна, разругалась с Владимиром Алексеевичем, телята-то, говорит, не ее - колхозные, надо дать сена. Привезли два центнера, но очень плохое, я не могла добыть, тракторист трактором растряс. Ветеринар сказала, чтоб я его полила соленой водой, потрясла и так давала. Я так и сделала, но телята заболели - пришлось снова с дому носить. Я всегда была в передовых по колхозу по уходу за маленькими телятами, и пока работала, председатель все шел во вред.
А работала я хорошо, люди, которые совместно со мной работали, подтвердят, и на совещания в Вельск ездила, и на курорты путевки давали, шесть раз ездила – была в Ялте на лечении, в Ессентуках. Да все мои погодки тогда хорошо работали, все силы колхозу отдавали.Работала я и с коровами, и с быками. Тринадцать быков перешло ко мне. В 1969 году меня сильно бык ударил, но я целый год работала, хотя часто была на больничном. И вот как-то вызывают меня в контору. Я и отвечаю: «Чего вызываете? У меня на ферме все ладно!». Я тогда за старшую была там. Они говорят: «Приходи – узнаешь». Прихожу, а мне говорят: «Ни одного месяца не прошло, чтоб ты хоть три дня не была на больничном. И мы знаем, что еле бродишь, а все равно идешь на работу. Мы решили дать тебе путевку на месяц - отдохнуть в санатории». Я отказываюсь - дорог кроме Вельска не знаю и боюсь, да и ребята малые. «Все равно поедешь, найдем тебе замену». Я сказала, что посоветуюсь дома, потом пришла за путевкой и поехала. И так понравилось, как интересно около Черного моря, поправилась на пять килограмм.
Мне сейчас 77 лет, а то время очень хорошо помню - не забыть этого. И как теперь живут те люди, кто колхоз поднимал?
Работа в колхозе забрала здоровье , пенсия 10 тысяч, и если хорошо жить, то хватит ее? В магазинах то каждый день цены меняются…
май 2012 год