Из воспоминаний Сергея Прокопьевича Кузьмина (Собрал краевед А.С. Кузьмин)

    ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ CЕPГЕЯ ПРОКОПЬЕВИЧА КУЗЬМИНА (год рождения 1898) 

    Расскажу я тебе о нашем роде-семействе пронькиыых. о семействе тружениках, мужиках работящих, умеющих делать все быстро и прочно - на века, мать наша Аполлинария Никаноровна родилась в крестьянской бедной семье Усть-Вельской волости, в 12 верстах от Вельска, в деревне Нижне - Ракульское.

    Не учи­лась и осталась на всю жизнь неграмотной. Была девица очень работящей, умеющая по хозяйству делать всякую работу.

    Однажды ездила зимой на дальние покосы за сеном /вероятно на Чургу, за их деревней берет начало Чурга/. Пока наложила и увязала воз сена – вспотела, по дороге напилась из ручья ледяной воды и простудилась. Заболели уши и она стала терять слух.

    Вышла замуж Аполлинария Никоноровна на Пакшеньгу, за Андрея Васильевича и прожила с ним всего два года, роди­лась у них дочь Анастасия Андреевна.

    Но Андрей заболел и умер. Осталась она с девочкой. Жили в доме свекор и деверь. Мать с девочкой старик Василий-свекор отделил в плохонькую избенку. выделили ей лошадь и корову и третью часть земельного надела, что имело хозяйство. Трудно было управляться одной женщине и она приняла в дом к себе Прокопия Евпловича Кузьмина - нашего отца.

    Отец наш ремесла большого не знал, но мужик был смекалистым, трудолюбивым с самого детства, двенадцать лет он отра­ботал у богачей на Кулакове и в Подгорье - у Алексея Киприяновича 3 года и 7 лет у урядника Андрея Никитича. Выполнял там всякою работу по сельскому хозяйству, много раз потом слышал я от отца, как хитро умели эти богачи заставить работников сделать побольше и заплатить поменьше.

    Были у них такие нормы: измолотить овин снопов - 3 копейки Делали так: набьют этот овин в три ряда, да так. чтобы работнички от темна и до темна хрястали молотилом за эти три копейки.

    А сам хозяин будет подавать под молотило по волотке /по горстке/ соломы, чтобы вымолотили до последнего зернышка.

    Или жать хлеба - каждый сноп проверит, не мал ли, и сам пере­вяжет - из двух снопов завяжет один. И жали работники от темна и до глубокой ночи не разгибая спины, за те же самые три копей­ки.

    У Прокопия Евпловича было несколько братьев: Деонисий, Варнава, Федор, Егор. Прокопий рождения 1856 года. Дионисий был женат на Парасковье и жили они на самом верху горы у дороги в Петрегино. Дом этот сохранился на фотографии. Был Дионисий охотник, не раз хаживал с рогатиной на медведя и однажды медведь его здорово помял - рогатина сломалась. С той поры заболел мужик и умер, а Парасковья потом жила с Александрой - женой Егора под горой в избушке, ниже дома нашего, где потом проживал Костя. Еrop Евплович ушел бурлачить на Волгу, в Ярославль и не вернулся. Погиб где или умер - ничего не известно.

    Александра, жена Егорова, тоже хаживала в Ярославль и жила там в услужение у каких-то господ, но потом вернулась на родину. У этих старух не было земли и они всю жизнь ходили по людям, а потом кормились милостыней  «Христа ради»

    Варнава умер рано. Брат отца служил в армии и когда пришел черед идти в армию Прокопию, то ему дали отсрочку, так как один уже служит, тогда отец и пришел к Аполлинарии в примаки /в животы у нас говорили/. Прокопий из своего дома ничего не принес, кроме рабочих рук. Ему даже не дали и земельного надела, хотя ему по закону положено было выделить одну «душу» земли. Прокопий был неграмотный и судиться не стал.

    Работал день и ночь не разгибая спины. Изба была плохая и надо было думать о строительстве новой избенки. Дом построить помогли братья матери, которые жили в Ракульском - Александр и Иван. Которые делали ушаты и пивные бочки, столярили и все эти товары привозили на базар и рынок и продавали. По этому у них постоянно водились деньги, вот они и помогли своей старшей сестре в строительстве избы.

    Стали нарождаться дети: родился Василий, потом через три года Александр, потом Степан - в 1890 году, Константин в 1894 году, Сергей в 1898 году... такую ораву надо было прокормить, одеть и обуть, сколько надо  было одежды, обуви , хлеба....  уму не постижимо,  (мать постоянно сидела за прясницей - пряла и пряла, ткала и шила...

    А на нас все горело,  как на огне.  Все лето ходили босиком, лаптей было не наберешься, да и на онучи тоже надо было портно.

    Отец, как родится сын, брал топор и шел рубить навину, потом палил, сеял рожь или лен, потом корчевал и распахивал и так каждый раз, когда рождался ребенок.

    С сенокосами тоже самое - расчищал лога, полянки для сенокосов и рад был тому, что тут можно было накосить волочушку сена.

    Заработков в деревне не было, налоги окладные и подати надо было платить и потому мать моя ходила в Раменье, по четыре лета до сенокоса,  делать кирпич на новую церковь.

    Подумать только ежедневно пешком за 11 верст в одну сторону, целый день там мяла глину ногами в яме, вечером возвращалась домой, управляла со скотом, обстирывала и починивала,  нашивала заплаты на наши рваные портяные штанишки, кормила... А утром не свет, не заря уходила в Раменье. Деньги, заработанные шли на уплату налогов.

    Дети были еще малы.

    Потом подросли Василий и Александр и отец в 1904 году зимой уехал с ними на заработки в лес, тогда уже стали по найму заготовлять лес.

    Поперечной пилы еще  не было у нас и рубили лес топором.  Втроем они заработали в зиму 80 рублей, это в те годы были большие деньги.

    На второй год лес заготовляли за Судромой.

    Отец купил поперечную пилу и работать стало легче и производительнее. Когда отец привез эту пилу домой, то вся деревня пришла смот­реть на этот новый инструмент, как на чудо... долго не умели точить и делать развод, пила шла в бок. А когда наладили то дело пошло споро.

    Жили в избушках. На сухом месте вырывали яму глубиной с метр, сверху нарубали сруб несколько рядов. Из сухого лесу набирали потолок, закидывали землей, потом ставили два столбика, набирали жердями,  покрывали еловыми лапами от снега, внутри этой хижины делали клетку посредине, набрасывали земли и клали из камней каменку-печь.  Тут в котелках и готовили себе пищу,  сами из овсяной крупы суп, когда с мясом, а когда одна крупа, вода и соль. Стол и стулья были чураки из сухого дерева.  Спали на соломе, а под нее ложили тоже хвою, позднее делали избушки просторнее и спали уже на нарах, тоже на соломе.

    Для жилья выбирали место поближе от заготовки леса, чтобы была поблизости вода для питья себе и лошади.  Приедут, недели две поработают, потом выезжали домой за продуктами и сеном для лошади и помыться в бане, исправить домашние дела и снова уезжали на две недели, пока хватит продуктов и корма для ло­шади.

    Солому для спанья тоже привозили новую, так вот и ста­новились на ноги братья Пронькины один за другим.  В школе учились все и все окончили по три класса - отец радовался нашим школьным успехам, да и нам потом в жизни хотя и небольшая грамотишка, но очень пригодилась, учиться дольше не было возмож­ностей, да и не принято было у нас на Пакшкньге,  чтобы дети ехали учиться в город Вельск, или в Вологду - денег не было.

    Стали жениться братья. Василий женился на Анне Силиверстовне. Александр на Клавдие Федосьевне в Мараконской. Семья стала расти и стал вопрос  о строительстве домов для Василия и Александра, тогда уже с Горы стали переезжать в Заречье, по - ближе к полям и сенокосам, лесу и дровам, поскотине. Там выб­рали сырое место – пендусину, под застройку домами - пожалели хорошую пахотную...

    Построили дом Василию, потом дом Александру. Потом женился Степан - взял Таисью Николаевну на Кулакове и Степану построили дом. Я ушел в примаки в Шаманину, к Елизавете Герасимовне.

    Сестру Анастасию выдали замуж в Мараконскую  /за Николая Александровича, отца - Николы хромого/, но счастья она от замужества не видела, свекровь по жизни была очень плохая, характера скверного и неуживчивого и было еще две золовки, одна из которых осталась старой девой, тоже была не золото...

    Сестра жила всего замужем 10 лет, родила, первую девочку Клавдию, а потом родила сына, но после родов не побереглась -надсадилась с бура­ками и ведрами и через два дня   после родов умерла. Сына после ее смерти не сохранили и он тоже умер через несколько дней, наверное от голодной смерти. Чем было кормить грудного?  Не знали.

    Брата Василия освободили от службы в армии. Ходил на службу Александр. Потом пошел служить в армию Степан - на три года /по три года служили /.

    Подрастали и мы с Костей. Надо было уже и одежду получше - выйти в люди и погулять, отец был уже в годах и на работу ходил мало - болел, но хозяйство вел исправно и нас держал строго. По характеру был крутой, но от­ходчивый, добрый и нам особо не в чем не отказывал. Деньги, что зарабатывали отдавали отцу.

    Тут надо сказаться немного не по порядку рассказываю: Пока построили Василию и Александру дома, все мы жили вместе. Василий женился, пошли дети: Павел, Евгения, потом Александра. Александр женился и семья у нас стала 12 человек, две молодицы в доме и четыре брата – мужики, что надо.. 

    Тут и построили Ва­силию и Александру дома в Заречье. Они один за одним и переехали жить в Заречье.

    Я уже говорил,  что земли у нас было мало, а те навины и полянки - земля новая и малоурожайная… Когда разделились, то Василию и Александру выделить опять было нечего, брали в арен­ду по душе земли, у двух старушек - Александры по прозвищу «шалепуга», и другой старушки Фенова Степана.

    За каждую душу платили мукой, молоком, яйцами - по договору. Дорого платили, но что было делать земля нужна была, солома для коров тоже была нужна. А хлеб что собирали с этой души, почти весь и шел на оплату за землю старушкам.

    Деревушка наша была 16 дворов и у большинства земли было очень мало. Только по четыре души земли было у Тимофея Никифоровича, Сашки Тимошина отца, четыре души имел и Иван Петрович "Юдин" - Горбунов, Афоне Ивановичу отец. Юдиными их прозывали по дедку - отец у Петра был наречен попом Иудой. Петр был Иудович, а по народному Юда. И пошли дети Юдины...

    Таискичи имели тоже четыре души,- это отец Якову Михайловичу. Все остальные жили очень бедно во всех отношениях. Мало земли - мало хлеба, мало скота, а мало скота - мало навозу, а без навозу какой урожай, так оно одно за другое цепляет...

    Особенно бедно жили Маровичи - их было три брата: Арсений, Касьян и Лавер. Земли у них было мало, делянок и навин не разрабатывали - ленились. Хлеба своего не хватало до половины года и вынуждены были ходить собирать милостыню. Жили так бедно, что даже поп в Пасху обходил их дом стороной ...

    Отец наш жалел их и всегда давал им муки в займы и они после уборки нового урожая отда­вали хлебом - зерном.

    ***

    У нас было так: только одному домой возвращаться со службы, из армии, как взамен шел другой. Так Степан вернулся, пошел служить Костя. В том же году объявили войну с Германией и сразу взяли и второго брата Александра.

    Тут я забежал наперед: Степан не вернулся со службы - задержала война с Германией. Так из нашей семьи были взяты трое сыновей, мы с Василием и бабами остались вести хозяйство. Но недолго пришлось и нам жить дома, сначала взяли Василия, потом и меня забрали.  Мать, провожая, благословила всех и давала наказ вернуться домой живыми:  «Не насмерть я вас сыны посылаю...» Так наша мать верила и ждала нас всех домой живыми. Первого ранили в Карпатах брата Василия, потом  у Манжурских  озер попал в плен брат Александр.

    Но мы продолжали воевать: Степан, Костя и я. Потом ранило и меня и я попал в госпиталь в город Гомель. Пролежал в госпитале 2 месяца. Здесь навестил меня брат Костя. Виделись всего 30 минут, их часть переезжала на другой участок фронта.  А я некоторое время пробыл в лазарете. Потом меня выписали и я попал снова в свою часть, дивизия была боевая, в ней были царские полки , особо наш 16 полк носил имя матери царя Алексан­дры Федоровны. Дивизия  носила №4-й и называлась железная дивизия. К ней были приданы несколько артиллерийских бригад, в том числе и 23 артбригада, где служил брат Степан и мы с ним иногда ви­делись.

    И провоевали на фронтах империалистическое войны до 16 года  на Украине, под Луцком, Ковелем, Барановичами и когда Румыния вступила с Россией в союз и объявила войну немцам, то немцы быстро стали наступать и подвигаться к столице Румынии – Бухаресту, тогда и перебросили нашу дивизию на помощь румынам.

    Когда прибыли несколько дивизий и артиллерийских бригад, а 23 бригада тоже была брошена на помощь румынам - немцев остановили.

    Здесь в Румынии и застала нас Февральская революция. Но она нам облегчения не принесла, июльские события 17 года - вол­нения солдат Петроградского гарнизона и расформирование некото­рых полков с посылкой солдат на фронт принес и к нам лозунги – «Долой войну» !

    Таких солдат, из расформированных ненадежных полков попала и в нашу роту два человека, они и стали прово­дить среди солдат политическую агитацию. Они привезли в окопы Солдатскую правду «Долой войну»! Хватит проливать солдатскую кровь за интересы капиталистов и министров - капиталистов во главе с Керенским.

    Тут-то и началось братание с немцами - солдатами. У нас было плохо с питанием, но махоркой снабжали хорошо, вот наши солдаты ходили к немцам и там меняли махорку на вино и шоколад, бои приостановились...

    Так продолжалось до Октябрьской революции. Но когда дошла весть об Октябрьской революции - пошло не повиновение командирам, особенно тем, что были жесто­кими по отношению к солдатам. Начались расправы с неугодными офицерами, многие  ярые служаки бежали из частей во внутрь Румынии и там формировались в 6ёлогвардейские части и полки.

    Многие части оставались без командиров. И тут солдатские комитеты стали выбирать наиболее отличившихся в боях на командные посты, меня выбрали командиром взвода. Брата Степана, командиром 4-й батареи.

    После таких событии мне удалось встре­титься с братом Степаном и провести два дня вместе. Степан отыскал еще двух пакшаров - Третьякова Федора Лукьяновича и Шаманина Степана Феодотовича, которые служили в 23 бригаде, только в 6-и батарее. Брат Степан угостил всех нас хорошим красным вином и горячими блинами, которые пек сам. Долго потом мы вспоминали эту встречу и гостеприимство моего брата.

    На позициях было затишье. Воина, казалось, была закончена. Но с позиций не отпускали, так простояли мы до 10 января 1918 года, потом пришло распоряжение возвращаться в Россию.

    Но враги революции к тому времени успели прибрать в свои руки склады с боеприпасами и продовольствием и мы остались без продовольствия и боеприпасов.

    Возле города Бодушаны белогвардейцы устроили нам встречу: боеприпасов у нас не было и вести бои было бессмысленно - нас разоружили и небольшими партиями под конвоем отправляли в Бессарабию.

    А там повсю­ду власть помещиков. Трудно пришлось - поездa были переполнены, ехали на крышах вагонов. Но стремление было велико - ехали домой в Россию. И домой на родину и только на 26 сутки приехали на Пакшеньгу.

    Так и прибыли со Степаном домой вместе, потом приехал Василий, позднее вернулся Костя и еще позднее прибыл из плена брат Александр. Так и вернулись все пятеро живыми домой. Костя и Стеган были награждены Георгиевскими крестами, у Степана были еще две медали за храбрость.

    ***

    После возвращения с империалистической  настало время думать о женитьбе Степана, ему шел 28 год.

    Стали планировать как построить и ему дом в Заречье. В зиму на 1918 год навозили лесу и весной срубили дом. В этом же году Степан женился, но еще не переезжал в Заречье - жили в отцовском доме Костя, Степа и я.

    Но жить пришлось недолго, осенью взяли Степана и Костю, меня оставили по ранению, но не много прошло времени и в январе 1919 года призвали и меня. Брат Степан служил в артиллерии и был на защите Москвы от белогвардейцев и интервенции. Костя был призван на Северный фронт - защищал Обозерскую, Кочмас, Та­расовку  т.е по линии железной дороги на Архангельск. Был командиром взвода кавалеристов.

    Я тоже попал на Северный фронт, на станцию Плесецкая, где и прослужил до половины J9I9 года. Потом Костя был переброшен на польский фронт, где и отличился под Полоцком «Вышиб превосходящие силы врага из деревни Кривки, обратив его в бегство» Вышиб командуя кав. взводом! За этот подвиг и был награжден «Орденом Красного Знамени».

    Нашу часть потом перебросили на подавление эсеровского    мятежа в Ярославскую губернию, пришлось принимать тяжелые бои. Мятяжем  были охвачены многие уезды губернии и была жестокая борьба с внутренней контрреволюцией.

    И только в 21 году демобилизовался и приехал домой,  почти в одно время с братом Степаном, вер­нулся домой и брат Костя.

    Я уже говорил, что земли у нас было мало и я ушел в примаки к Елизавете Герасимовне. Степан с Костел прожили вместе до 26-го года в отцовском доме. К этому времени он срубил зимовку, срубил хозяйственные пристройки, благоустроил усадьбу и осенью 1926 года переехал в Заречье.

    Отец в 1920 году умер осенью и Костя остался в отцовском доме с матерью, которая дожила до глубокой старости - 98 лет.

    ***

    Так вот и началась наша мирная единоличная жизнь. Каждый жил своей семьей.

    И когда землю разделили по едокам, то и нам наделили земли достаточно. И зажили мы лучше, хозяйство вели образцово, работали - себя не жалели, да и жен тоже не очень берегли, работали наши жены в полный гуж....

    Потом стали сеять клевера на сено, сами добывали и семена из клеверной шишки, сушили клеверную головку и толкли ее в ступе, потом просеивали сквозь решето, таким вот образом добывали несколько килограммов, чтобы потом посеять на новой полоске или на палище.

    В 1927 году брата Костю избирают председателем во­лостного исполкома и вплоть до коллективизации он председательствовал. В 1929 году загонили всех жителей в одну коммуну. Многие ходили и переписывали в хозяйствах по дворам все постройки, скот и инвентарь. Но коммуна просуществовала недолго и уже в 1930 году, в январе, после статьи Сталина «Головокружение от успехов» коммуна развалилась. Опять многие стали жить единолично.

    В других деревнях создавались ТОЗы  и сельхозартели. И с 1933 года образовалось два колхоза: им. Сталина и им Буденного. С первых дней коллективизации брат Степан был бригадиром в колхозе Сталина, я бригадиром в колхозе Буденного. И все годы мы с ним соревновались - начиная с посевной и до уборки урожая. Всегда почти наши брига­ды были передовыми. А потом объединялись в одну бригаду и рубили лес. Ездили в Верховажский район и брали там отстающие бригады на буксир.

    Брата Степана в 1937 году выдвинули на руководящую работу в Вельск, директором Заготзерно и он вынужден был уехать из деревни и года через два увез и всю семью из Пакшеньги.

    Александр брат попал в 1932 году рукой в мялку, руку измяло до плеча и он умер в больнице, от потери крови в дороге, пока везли из Пакшеньги до Вельска, в город возил его брат Степан.

    Брат Костя позднее был начальников сплава по реке Чурге и Пакшеньге. Работал от сплавной конторы. В 1941 году за неделю до войны брат Костя покончил свою жизнь -задавился / или кто его задавил / в деревне Бегрино в Слободе, так толком никто ничего и не знает. Привезли его в Вельск и тут его похоронил брат Степан на городское кладбище.

    В войну умер брат Василий, долгие годы его мучила грудная жаба - болезнь сердца.

    О Пронькиных на Пакшеньге говорили так: «Леший эту работу сделает, да пронькины ребята»

    Сколько мы выпилили лесу в молодости, что бы были деньга на оплату налогов и на ведение хозяйства.  Подросли - рубили лес на по стройку домов себе и другим, рубили дома, ходили по волости с маховой пилой и пилили  тес… делали тысячами кирпич, драли бересто и гонили деготь. Костя и Степан выделывали овечьи шкуры /делали овчины / на шубы. Александр был прекрасным столяром, все делал: мебель и рамы, двери и шкафы, все делали своими руками, всe умели делать сами...

    Вот так и жили, жили и не смешили людей. Сколько нами пронькиными ребятами вырублено лесу за годы первых пятилеток?

    Вот и кончаю я свои воспоминания Александр Степанович, по вашей просьбе и по вашему вопроснику,  кажется ответил на все вас интересующие вопросы и даже больше. Распи­сался и вспоминал целуй неделю, вспоминал и записывал, как вы советовали.

    С уважением Ваш дядя Сергей Прокопьевич Кузьмин

    Примечание: а дальнейшая наша жизнь проходила у вас на глазах, да и вы были потом свидетелем и участником событий так что можете продолжить написание дальнейших воспоминаний о роде - племени Пронькиных .

    А нас стало ох сколько? Толь­ко у меня продолжат род наш шесть парней - сынов моих: Василий, Павел, Александр, Алексей, Николаи и Валентин.

    Aлександр Степанович!  Тогда я думал, что я все тебе сообщил о  семье пронькиных.  А оно  оказывается нет не все. Время от времени всплывают события из жизни моей и Пакшеньги, о которых я не написал в своих воспоминаниях.

    Вот такая легенда бытовала и передавалась из уст в уста,  от одного поколения к другому на протяжении всей истории Пакшеньги. И захотелось мне ее запечатлеть на бу­магу и выслать в твой адрес.

    НЕСКОЛЬКО  СТОЛЕТИЙ НАЗАД  на Ваге, в Игнатовке проживал крестьянин по прозвищу Акула, трудолюбивый и смека­листый мужик. У него было 4 сына: Степан, Иван, Артемий и Ефрем. Сыны росли крепкими здоровыми парнями  и пришло вре­мя сдавать сынов на военную службу, а служба в старое вре­мя была длинной и долгой - 25 лет.  Акула любил сыновей и жалел их: знал - уйдут в солдаты на 25 годов и не увидишься с ними – умрешь раньше, чем они вернутся, и решил тогда мужик уйти всей семьей в тайгу подальше, чтобы никто не нашел их.

    Сначала пошел один - поднялся по Вare до Чурги, потом вверх по Чypre,  до впадения в нее Пакшеньги и пошел вверх по ней. Шел день, шел другой ...и дошел  до вершины, то есть до того места, где маленькая речка разделилась на два ручья - это до места на котором потом была построена Петрегинская мельница, осмотрелся мужик, походил по местности , поднялся на гору и ему понравилось - холмы, на которых можно построить дома, и ровные места, на которых можно разработать поля...

    Вернулся мужик обратно в свою деревню, забрал всю семью и подался в тайгу на ту самую   гору которая ему понра­вилась в первый приход.  Здесь они и построили себе жилье и стали рубить лес,    палить навины  и сеять хлеб и разводить скот.  Потом сыновья сходили в деревню Игнатовку и привели себе по жене, стало жить в одном доме тесно и стали делиться сыновья.

    Степан выбрал место для жительства новое «починок» и обосновал тут дом с постройками, поля и выгоны и стала расти тут деревня Степанковская (Мараконская).  Иван обосновался на   другом холме, место красивое – далеко видно кругом и начала расти деревня и Иванковская, обос­новали свои починки и другие братья Артем и Ефрем.

    Насколько верна легенда, судить не берусь, но есть в этом предании какая то истина, иначе как объяснить назва­ние деревень: Окулковская - это самая первая деревня и самая старая, ее потом стали называть Гора, (ходил на Гору, пришел с Горы).

    Степанковскую позднее назвали Мараконской, наверное за ее длину - самая большая по длине и ее надо было назвать Марафонская, от марафонского бега. Иванковскую назвали Кулаково, а те деревни прозвали Браниха и Шаманина.

    Петрегина более новая деревня, в нее стали переезжать с Кулакова, Заречье тоже молодая деревня, в нее переехали с Горы, Антрошево и Иванов Закос - Иванское, Лодыгино - это тоже молодые деревни и Подсосенъе.

    А после 1907 года стали выезжать на хутора:  Марьин ручей и Лычный хутор и Текшово.

    ПРИМЕЧАНИЕ: не могу объяснить только вот чего из этой легенды куда девались жители «ЧУДЬ белоглазая»?.Слыхал я от стариков, что когда пришли сюда русские люди, то тут жили в земляных избах «ЧУДЬ» и она потом, то есть это чудское племя подрубили столбы в земляной избе и их всех там задавило землей... да и то верно, чуглы у нас от куда такое название? И мы, когда были подростками, находили в ямах, что по другую сторону склона Горы к Заречью, кузенки, шлак из кузнечного горна... Никто из старожилов не помнил, чтобы там была кузница. А ведь когда-то была.

    И еще прибавлю к своим воспоминаниям, когда пришли Акула с сыновьями, то наша речка еще не имела названия. Ей дали название позднее Пакшеньга, как и другим речкам, ручьям.

    Раменье, думаю я, было раньше Пакшеньги. И вот почему. В Раменье пришли люди снизу по Чурге, к верху из Ракульского на Дворища, там всего 12 километров. А с Дворищ по Чурге и облюбовали красивое место – Раменье. Это сузем, тайга глухая - РАМЕНЬЕ . А уж потом пробили дорогу в Вельск, или к селению у Вели. На все это потребовались ВЕКА.

    Первым богачом на Пакшеньге был в починке Артемковском мужик Антипа. Он чужим трудом построил добротный дом с обеих концов по жилой избе, а в средине хозяйственные постройки. Было срублено большое гумно 6 сажен в ширине и 10 сажен по длине, пол был из тесаных плах и набран в паз, про­ходной и без трещин. Все было рублено топором, тогда еще пил не было ни поперечных ни маховых. Позднее стали богатеть в деревне Иванковской - Кулакова - Подгорье, это уже на нашей памяти и памяти наших отцов. Урядник Андреи Никитин и его сыновья. На них работали многие из Пакшеньгских крестьян. Эксплуатировал как только мог, особенно при уборке хлебов с полей. Задаром жали, совсем дарма молотили. Или бывало промоет мель­ницу, позовет мужиков засыпать плотину, проводить там всякий ремонт : возят мужики глину, хвою, песок на своих лошадях в чаще всего за спасибо, редко когда смелет пуд или два хлеба на своей мельнице.

    А сколь был жесток и мстительный - многие испытали на себе гнет этого «КНЯЗЬКА». Или присвоили себе лучшие земли…

    Шли годы, народ терпел…. И вот она первая Русская революция докатилась эхом и до Пакшеньги. Революционную работу проводил сын Евгения Ивановича Шаманина, Евгений - учи­тель городского училища…

    Придет бывало к нашему отцу в попросит: «Прокопий, дай твоей кобылки в город скатать. Пусть твой сын Степка свозит меня...дело у меня там не сложное... к утру вернемся». Кобыла у нас была что тебе ласточка - легкая и быстрая.

    Много раз за зиму брат Степан - ему было 15 лет, возил Шаманина до Верхнего Заборья. Там останавливались, не ехали в город. Шаманин Евгений уходил в город пешком, видимо на собрание, а потом приходил и они ехали обратно на Пакшеньгу. Это он, Шаманин привозил полити­ческую литературу: находили ее кое где!

    Да, немного не забыл, по проекту и его смете, т.е Евгения Шаманина, крестьяне Пакшеньги построили в Мараконской лавочку /магазин/ и организовали кооперативную торговлю. Одни из первых в Вельском уезде, в 1906 году, и тем урезали малость доходы торговцев - кулаков. В кооперативной лавке товары были дешевле.

    Это по его указанию мужики весной пятого года разде­лили земли богачей, незаконно ими присвоенными /присвоенные/. После раздела земли начались аресты активистов, были аресто­ваны и отправлены в тюрьму 10 мужиков с Пакшеньги. Приехала воинская команда - 43 стражника, искали Шаманина Евгения. Нo он скрывался в лесу и его мараконские мужики не выдали, носили ему туда едy и докладывали обстановку. Так его и не арестовали.

    А тем временем готовили расправу над урядником. На одном тайном совещании Шаманин предложил мужикам убить этого вражину. Бросили жребий, кому привести приговор в исполнение и выпало Александру Полиевтовичу Шаманину, отец которого был арестован за раздел земли и сидел в тюрьме, парень Сашка был не женат и очень смелый, решительный. Продумали как это зде­лать, Решили, как только урядник поедет в город с очередным докладом в полицейскую управу - убить его за Заборьем в ляге /луже/. Там всегда лошади останавливались после долгой дороги  пить.

    На место расправы, к Заборью, подбросил Александра Полиевтовича, Горбунов Александр Иванович из Петрегины, тут в лесу и дож­дался Сашка, когда подъедет урядник. Все было продумано до мелочей и получилось, как было решено. Лошадь остановилась пить и Сашка колом разнес череп уряднику. Beз урядника, сын Коля, юркий малый, увидев, что отца убили, перепрыгнул на другую сторону тарантаса и пустился бежать в город.

    Сашка бросил в Николу кол, но промахнулся и тот добежав до полиции рас­сказал все, как было. Подняли полицию и убийца был задержан... Шаманин Сашка взял всю вину на себя, и никого не выдал, его су­дили и сослали на вечную каторгу в Сибирь, где он и умер в Якутском Александровском централе.

    Шаманина Евгения арестовали в Вельске и переправили в Вологодскою тюрьму. Потом судили и дали два года тюремного заключения, но он был взят на поруки в залог 100 рублей и выпущен, но до работы в школах не был допущен.

    По ходатайству отца был устроен лесничим не далеко от Плесецской, в местечке Кочмас, там он и работал до самой революции, туда же увез учительницу Марию Алексеевну. Позднее я узнал, что у них был сын, который жил в Ленинграде. По специальности геолог и постоянно находился в геолого-разведывательных экспедициях, бывал и в нашем районе, расследовал изыскания Кишеромских из­вестняков...

    Весной 1912 года пришло письмо на Пакшеньгу отцу от Евгения Евгеньевича, в котором он просил набрать добровольно мужиков на очистку делянок в его дачах. Там зимой шла заготовка леса,  была вырублена полосой - 200 сажен ширина и длиною 4 - версты - такая   трасса. В письме были пос­тавлены условия работы. Набрали нас человек 20 пакшаров, в их числе и я.

    До Няндомы шли пешком, а  там до Плесецкой поез­дом и от Плесецкой до Кочмаса 22 версты пешком.

    Пришли. Шаманин встретил нас радостно. Много спрашивал как идет жизнь в его родном краю, устроил нас на ночлег. Выглядел он внешне большим барином.

    Переночевали, на утро рано отвел нас Шаманин в делян­ку и разбил там на группы по 5 человек и попросил лесника выделить нам участки для очистки от порубочных остатков. И мы приступили к работе. В нашу группу вошли: Прилучный  Федор Александрович, Александр Михайлович Лодыгин, он тоже был подростком тогда, Конев Евгений Ефимо­вич и я - Сергей Прокопьевич Кузьмин  /пронич/, и Кузьмин Михаил Лаверович  /Марович/.

    К работе приступили с болъшим старанием: стаскивали сучья и вершины, в кучи, дело шло весело, благо погода была хорошая, теплая - середина мая. Кома­ров и мошкары еще не было, жили мы тут же в шалашах, так как ходить до дачи, где жил Шаманин было 9 верст и чтобы не тратить время и силы на ходьбу, а пораньше приступать к работе. Так за 7 дней мы очистили три десятины вырубок, тариф по договору был такой - за каждую десятину очищенную от порубоч­ных остатков - 30 рублей, при условии, чтобы при сжигании не подпалить ни одного растущего дерева, иначе штраф по 50 копеек за каждое поврежденное дерево.

    23-го прошла гроза, помочило и мы не дожидаясь разрешения лесничего запалили собранные в кучи сучья и вершины. И пошло гореть, да так весело, что только успевай, поправляй.  Потом выглянуло солнышко, быстро подсушило кругом и огонь перебросился от куч, и пошло полосовать по всей вырубке да так, что мы и сделать ничего не могли, поднялся ветер и погонило в доль по вырубленной полосе. Приехал лесник и рабочие на помощь. Но огонь перебросился и на лес, хорошо поперек полосы протекал порядочный ручей и тут мы пожар остановили и затушили... Потушили и приуныли, вспомнив договор и штраф за поврежденные деревья.

    Создали комиссию: в нее вошли лесничий, лесник и с нашей стороны: Федор Александрович Прилучный, Конев Евгений Ефимович, Василий Зиновьев, когда обследовали и подсчитали - получилось 1100  деревьев подпалили, и выходило 1100 х 50 = 560 рублей с нас присчитывалось в пользу лесничества за причиненный ущерб.

    Конев Евгений Ефимович, хотя был еще молодой, но смекалистый и находчивый и он вступил с лесничим в переговоры. Припоминаю, примерно вот как он вел разговор: лесничий - Вот что земляки, наделали вы мне дел? Как будем выходить на наложения?  Смотрите сколько принесли убытку? Посчи­тайте 550 рублей на 20 разделить? Что получите?

    Конев Евгений Ефимович: Вспомните Евгений Евгень­евич 1905 год? И стражников которые приехали вас арестовать. Наши мужики нашли тогда выход из положения - укрыли Вас в лесу. Хлеб приносили, сведения сообщали о том что делается в Пакшеньгском обществе. Нашли выход, а?

    Лесничий: Да, если с вас взыскать эти деньги, то равносильно разорить вас подчистую...но штраф с вас придеться взять. Я тут все продумал и решил, высчитает с по два рубля и с богом по домам.

    Так нам выдали по 16 рублей и мы кто вернулся домой, кто уехал в Архангельск и там грузил лес на параходы,  неко­торые устроились на строительство железной дороги которая проходила Кочмас. - Тарасовка. Я остался тоже на строительстве дороги.

    Теперь немного о даче, где жил Шаманин Евгений – лесничий. Место было выбрано красивое у озера. От Кочмаса 3 версты, озеро называлось Красная ляга, озеро не глубокое, аршина три - четыре, он даже рыбу в нем развел. Мы, когда по­лучили полный расчет за очистку делянок, на прощание выку­пались в этом озере. Вода прозрачная, видно все дно.  Кругом дачи, сосновые боры - красота, да и только.

    Eщe о Шаманине Евгении Евгеньевиче и его отце Евге­нии Ивановиче. Отец был избран в 4-ю государственную думу. «А это братец ты мой великая честь, быть депутатом государ­ственной думы... но она просуществовала мало - царь разогнал и эту думу, как предыдущие».

    Лесничего в 1918 году арестовали снова, теперь уже Советской властью - говорили за связи с социал революционерами. И опять было дано два года заключения. В тюрьме он заболел ча­хоткой и после выхода из Вологодской тюрьмы в скоре умер.

    ВОТ ТАКАЯ ИСТОРИЯ С ШАМАНИНЫМ ЕВГЕНИЕМ - учи­телем - лесничим.

    На железной дороге мы работали недолго. Нас было четыре человека: Сашка Маланьич, Федор Прилучный, Енька Полиевков из Мараконскои и я. Наверное около двух месяцев проработали -дорогу прекратили строить.

    Мастером - десятником был Науменко. Сидит бывало на обочине дороги, посмеивается и посматривает кто как работает и не забывает записывать в свою кни­жечку. Добрый был мужик, не кричал, не ругал - все мирно и тихо. И вот пришел день получки и каково же было мое удивление когда меня засчитали только на 10 копеек за день меньше, чем та­кже работники, как был Федор Александрович – им выдали пo 1 руб. и 5 копеек, а мне по 95 копеек, как я был рад, да и как было не радоваться - ведь я еще был подросток я такой заработок! Ведь остальные подростки получили по 80 и 85 копеек.

    На прощание снова зашли в лесничество к Шаманину Е.Е.  Принял он нас, так же как первый раз – радушно. Еще раз выкупались в Красной ляге и отправились домой. В  Няндоме я купил себе костюм за 4 рубля 50 копеек, сапоги за 3 рубля и еще гостин­цев купал рубля на 2. Домой пришел богачом - отцу отдал 30 рублей чистыми.

    Тебя интересует Падера?

    Был такай чудак у нас на Пакшеньге, в деревне Мараконской. Хозяйство было бедное: худая избенка, нераженькая лошаденка и коровенка. Вот и все его богатство. Жены у него не было - умерла рано. Жили они с сыном.  Падера был мужик мстительный и злой. Кто ему досадит - обязательно тому отомстит, и сын пошел в отца - боялись его ребята, не за что - не прочто отлупит.

    Однажды летом Падера - это его прозвище, а звали его Андреем, вздумал рубить гумно, денег на заготовку леса не было. Навозил он лесу без билета - самовольно. Когда стад рубить гумно, видит проходит мимо смотритель и Падера не растерялся и крикнет: «Подойди закурим».  Смотрите­лю не до курения, лишь бы поскорее ноги унести, пока никто не видел. Так  Падера и срубил гумно.

    Опять нарубил самовольно лесу, но на этот раз лес засеквертовали -/заклеймили /,  лесной сторож это сделал - Горбунов Илья Силич, пришлось Падере пла­тить за лес 6  рублей.

    Но не такой был Падера чтобы не отом­стить.

    И вот 14 сентября, в этот день на Кулакове престоль­ный праздник был по старому стилю, Падера был в гостях, там подвыпил и решил: настало время Илюхе  Силичу отомстить. Пошел в Артемковскую и подпалил гумно против Илюхи Силича усадьбы. Поджег и сбежал. Гумно отстояли мужики, но овин с хлебом сгорел.  И каково же было его удивление, когда на завтра Падера узнает, что сгорело гумно Флегонково, а не Силича ...Приходил потом Падера к Флегонку с извинением: «Пpocти Флегонт, не знал что твое гумно стоит против дворища  Илюхи и Силича»!

    Однажды в церкви на молебне стоит Падера и все улыбается и посмеивается. Падера не верил ни в черта не в Бога - ему, как бы сказали сейчас - все по лампочкам.

    Поп справил молебен. Верующие стали подходить ко кресту и потом к попу на благословение и целование руки попа. И вот наш Падера подходит к кресту, а затем к попу на благословение, а сам во всю свою харю улыбается...

    Поп не выдержал и спросил: «Над чем Андрюшка смеешься, скажи? Наш Падера и ответь попу на всю церковь – «Не х- я батюшка не смешно, плакать хочется»!

    Что тут началось: одни хохочут, другие ругают Падеру нехристем... Поп перестал благословлять, увел в алтарь и запел «Многие лета»,  не знал что делать, или от злости и со стыда.

    Тут опять поднялся хохот и ругань, старики и старухи бого­мольные ругали и проклинали долго Падеру, а он знал что делал: стоит по среди церкви и посмеивается, ХЕ-ХЕ-ХЕ. После этого случая поп, обходя по дворам в Пасху, не заходи к Андрюхе - Падере в дом. а ему того и надо было.

    Сын его ушел в Ярославскую губернию в пастухи, да там так н остался... С  Пакшеньгн каждую весну многие уходил в пастухи в Ярославскую, Ивановеую, Рязанскую губернии и жили там до глубокой осени. А потом возвращались домой со скудным заработком - ходили  кормились и только...

    Бедных на Пакшеньге было много в каждой деревне, сколько не работай, а концы с концами едва сводили. У большинства не хватало своего хлеба до нового урожая, вот и вынужде­ны были уходить на заработки на чужую сторону.

    Если записать все мои воспоминания, долго надо записывать: стар я стал и не могу все сразу вспомнить, а интерес­ных событий на моем веку было много, ой как много! Да может соберусь с силами и заставлю себя записывать, то пришлю тебе eщe не одну тетрадку со своими воспоминаниями,  раз тебе они очень нужны и может пригодиться для написания книги по истории Пакшеньгн ...

    С уважением твой дядя Сергей Прокопьевич Кузьмин.

     

    Please publish modules in offcanvas position.