Деревня Чурковская Вельского района. Алёшкин дом. 1860-‑е гг. Уличный фасад. Фото М.И. Мильчика. 1988 г.

Алёшкин дом. 1860‑е гг. Балкон. Фото Н.И. Розова. 1971 г

Алёшкин дом. 1860‑е гг. Изба. Роспись опечка. Фото М.И. Мильчика. 1974 г.

Деревня Петергино Вельского района. Дом И.В. Горбунова (не сохранился). 1886 г. Роспись подшивки балкона: лев и единорог. Фото М.И. Мильчика. 1969 г.

Алёшкин дом. Левая створка посудного шкафа с портретом молодого крестьянина (Васи‑лий Алексеевич Петровский?). 1870‑-е гг. Архангельский областной музей изобразительных искусств. Фото М.И. Мильчика.1969 г

Алёшкин дом. Правая створка посудного шкафа с портретом юноши в городском костюме (Алексей Алексеевич Петровский?). 1870‑-е гг. Архангельский областной музей изобразительных искусств. Фото М.И. Мильчика. 1969 г.

Дом И.В. Горбунова. 1886 г. Фрагмент росписи левой стороны фронтона: корова и корзина. Фото М.И. Мильчика. 1974 г.

Дом И.В. Горбунова. 1886 г. Роспись левой стороны фронтона:портрет хозяина. Фото М.И. Мильчика.1974 г.

Дом И.В. Горбунова. 1886 г. Роспись правой стороны фронтона:портрет хозяйки. Фото М.И. Мильчика. 1974 г.

Дом И.В. Горбунова. 1886 г.Роспись подшивки левого свеса кровли: орна‑мент с вьющейся виноградной лозой. Фото М.И. Мильчика. 1974 г.

Дом И.В. Горбунова.  Петрегино.

До недавнего времени господствовало убеждение, что на Русском Севере живописное убранство жилых домов было мало распространено. Такое мнение — результат слабой изученности домовой росписи, образцов которой с каждым годом становится все меньше. Между тем росписи жилых построек иных регионов России — Сибири, Алтая, Урала и Прикамья, средней Волги (бывших Костромской и Вятской губерний) — в той или иной степени исследованы. Тем не менее до наших дней остается во многом справедливым давнее замечание Е.Э. Бломквист о том, что «роспись великорусского крестьянского жилища изучена еще меньше, чем роспись украинской хаты; почти нет литературы по этому вопросу… крайне мало собрано изобразительного материала по этой богатейшей, но почти исчезнувшей области народного искусства».

Огромное количество расписных домов, принадлежавших, как правило, богатым крестьянам, было уничтожено в годы коллективизации и в последующее время. К тому же естественное старение деревянных строений, изменение эстетических вкусов сельского населения способствуют гибели этого рода памятников. Кроме того, эти памятники до недавнего прошлого оставались для исследователей как бы на «ничейной территории»: архитекторов интересовали прежде всего сами постройки и их конструкции, специалистов народного искусства — предметы, с ним связанные, промыслы, этнографов — уклад крестьянской жизни, обряды и т. д. И наконец, нельзя сбрасывать со счетов трудности изучения этой традиции: расписных домов осталось совсем немного, они как бы случайно сохранились в разных селениях, как правило, в плохом состоянии, и потому для выявления такого рода памятников требуется, по существу, тотальное исследование всех селений данного района.

Домовые росписи — явление общенациональное в народном искусстве России и, более того, стран Северной и Центральной Европы. Если же ограничиться нынешней территорией Архангельской области, то, основываясь на стилистическом своеобразии росписей, предварительно там можно выделить следующие относительно обособленные районы, лишь условно называемые школами: северодвинский, пинежско-мезенский, каргопольско-поонежский и важский. Из них с почти исчерпывающей полнотой была изучена только последняя школа, представленная в конце 2003 – начале 2004 года на выставке в Архангельске «Крестьянская живопись Поважья». В какой-то мере исследованы первая и вторая школы, и только каргопольско-поонежская остается «белым пятном» на культурной карте Русского Севера. Однако о ней речь пойдет в другой статье.

Здесь же мы расскажем о домовых росписях Поважья. Примерно четверть века назад экспедициям Центрального совета ВООПИК под руководством З.Я. Швагер (1901–1978) в 1969–1974 годах, а затем Вельского и Шенкурского краеведческих музеев в 1981–1983 годах под руководством автора этих строк на территории Вельского, Шенкурского и Устьянского районов Архангельской области удалось выявить более 50 домов, в которых в той или иной степени сохранились экстерьерные и интерьерные росписи.

Прежде всего кратко охарактеризуем сами расписные дома на Ваге — левом притоке Северной Двины. Все они были пятистенками, топившимися по-белому, — одноэтажными на высоких подклетах или двухэтажными. Наряду с избой они непременно имели «чистые половины» — горницы. На лицевой фасад выходило окно вышки (светелки). Перед ним был балкон, часто с декоративным портиком. Роспись, как правило, размещалась на нем, на плоскости фронтона, подшивке балкона и свесов (выносов) кровли, наконец, на наличниках и ставнях.

Традиции украшения жилищ «травами розными», «шахматами» — цветными орнаментами — уходят в глубокую древность. Роспись — всегда признак особого богатства. В XVII веке, например, были расписаны «розными цветами красками снаружи с двух сторон» деревянные чердаки царского дворца в Кремле, а загородный Коломенский дворец, по словам Симеона Полоцкого, украшали «множество цветов живописанных и остро хитрым длатом изваянных», но, разумеется, никаких сведений о росписях крестьянских домов до середины XIX века у нас нет. Да и вряд ли такое вообще было возможно: ведь почти все избы тогда топились по-черному и внутри них царил полумрак. Не случайно все исследователи появление домовой росписи в крестьянской среде связывают с распространением белых изб, появлением остекленных окон, т. е. примерно с серединой позапрошлого столетия. Все это и подготовило появление монументальных росписей как средства повышения репрезентативности дома тех крестьян, которые в той или иной степени были связаны с губернским городом или даже столицей благодаря торговле, извозу или отхожим промыслам.

Во второй половине XIX века, как отмечали П.С. Ефименко, М.Б. Едемский и П.С. Воронов, на Ваге стало обычным трехчастное разделение дома на «перед» — летнее жилье, где чаще всего и встречаются росписи, «середку» (мост, скотный двор) и «озадок» — зимнее жилье. Лоб самцовой кровли дома под влиянием архитектуры классицизма начинает напоминать фронтон, скругленная поверхность его бревен стесывается, появляются слуховые оконца, карниз, фиксирующий границу собственно сруба и фронтона, под скатами — плашечки — подобие сухариков. Балконы часто представляли собой подобия четырехколонных портиков со своим фронтоном, прорезанным одной или изредка тремя арками. В результате роль декоративной доминанты переходит от собственно кровли с ее традиционными скульптурными элементами — коньком, курицами, кронштейнами-выпусками — к балкону, что усилило акцентную роль торцового фасада. Устройство балконов в богатых крестьянских домах явилось данью вкусам классицизма.

Так называемый крестьянский ампир и пропильная резьба в Поважье наибольшее распространение получили вдоль самых оживленных трактов — Архангельского, связывавшего центр губернии с Вологдой, а через нее и с Москвой, и Пуйского, ведшего к Каргополю, а затем к Петербургу. Эти дороги и стали основными путями проникновения городских влияний.

Экстерьерная роспись здесь началась, по-видимому, с раскраски по преимуществу новых элементов резного декора. Ф.Н. Берг в 1882 году писал как раз о Важском крае: «особенную красоту придает избе… яркая… раскраска по подзорам, охлупням, по конькам, подкрылкам, ставням, наличникам и карнизам».

В конце XIХ века распространяется обшивка — опушка домов, имитировавшая элементы кирпичной архитектуры. Нововведения существенно преобразили и интерьер домов: печь получила трубу, вместо цельной припечной доски все чаще делают филенки, которые иногда переходят и на нижнюю часть передней стороны, закрывая подпечье. Пространство перед устьем печи — «середа» — отделяется от избы заборкой. Это часто шкафы из филенок, благодаря чему в интерьере начинают большую роль играть плоскости филенок, открывая таким образом возможности для росписи. В новую систему вписывается и двухполотная дверь, ведущая в горницу. Последняя и стала главным проводником городских влияний. Здесь впервые стены начали оклеивать бумагой или обоями. Функция горницы — парадно-репрезентативная, а потому она редко использовалась для повседневной жизни.

В углах фронтонов или на подбалконной подшивке часто изображали льва, в древности имевшего охранительный смысл, и единорога — одного из символов Христа. Еще чаще встречаются растительные мотивы: деревца или кусты с многолепестковыми, а иногда и вихреобразными розетками. Многоцветье росписей создавало образ «прекрасного и доброплодного сада» — идеал крестьянской жизни — и отвечало основным эстетическим ценностям народного мироощущения, так ярко выраженного в песенном творчестве. Достаточно вспомнить, что вся лирика русского свадебного обряда построена на образах цветов.

В Поважье сложилось два основных (но не единственных!) направления домовых росписей. Первое — ориентированное на классицизм, к середине XIX века уже сошедший со столичной сцены, — использовавшее приемы «комнатных живописцев», которые расписывали в городах трактиры, чайные, постоялые дворы, купеческие дома, писали вывески, и второе, набравшее силу лишь к концу столетия и связанное по преимуществу с творчеством мастеровотходников, главным образом костромичей. Последние ограничивались почти исключительно интерьером и широко использовали «скоропись» свободной кистевой живописи, широко распространенной не только на Русском Севере, но и на Урале, Алтае, в Сибири.

Первое направление, а ему и посвящена эта статья, наиболее ярко представлено работами местных «маляров» Петровских и прежде всего росписью их родового дома в деревне Чурковская бывшей Воскресенской волости Шенкурского уезда (ныне Вельский район), расположенной рядом с селом Благовещенское — в прошлом известном своей Евдокиевской ярмаркой. Дом этот в деревне называли Алёшкиным — по имени Алексея Ивановича (1821–1893), бывшего главой семейства на протяжении всей второй половины позапрошлого века. Изначально дом был срублен из лиственницы в конце XVIII века, но был перебран в 1860-х годах и вскоре расписан. На его фронтоне еще и теперь сохраняются остатки росписи: под окном вышки написано фальшивое полуциркульное окно с лучевой расстекловкой, среднюю часть фронтона отделяют полуколонки, по подшивке свеса кровли над фронтоном написаны сухарики — попытка изобразительными средствами вызвать ассоциации с усадебным домом или городским особняком.

На подшивке балкона в центре в круге представлен портрет (не сохранился), по сторонам от которого изображены лев и единорог. Эти же звери повторены и на самом фронтоне, но лев представлен не в профиль, как требует геральдическая композиция, а повернувшим голову к зрителю. На фронтоне Алёшкиного дома оба зверя мирно сосуществуют друг с другом, оплетенные пышным цветочным орнаментом, теперь слабо заметным. В углах фронтона снова представлены животные: слева как бы выглядывает бык, справа — еще один лев, здесь не «восставший», а со скрещенными лапами. Некогда грозные стражи дворцов и храмов, здесь, в Чурковской, они превращаются в почти домашних животных, свидетельствующих о достатке семьи, о красоте и великолепии окружающего мира. В отличие от фронтонной росписи, растительный орнамент на подшивках свесов кровли весьма сдержан, исполнен маховым письмом в двух чередующихся вариантах рисованных филенок.

Распространенный в европейском искусстве прием рисованной архитектуры мы находим и в интерьере горницы: в нижней части ее стен на бумаге написаны филенки, в которых варьируется синий травный орнамент в виде диагонально расположенных ветвей с пышными перьями-листьями, а в центре потолка представлена розетка, по периметру — «лепнина» в виде сухариков, а в углах — сегменты с подобиями пальмет.

Ориентация на убранство городских домов проявилась и в своеобразной «портретной галерее», восходящей к академическим разновидностям этого жанра: парадный портрет в рост главы семейства, поясные портреты членов царствующего дома и бытовые — членов семьи.

Первый находился на внутренней стороне входной однополотной двери. Старик с седой бородой изображен как бы возвращающимся в собственный дом после охоты. Перед нами — крепкий, властный, уверенный в себе хозяин дома, причем написан тщательно, с попыткой светотеневой моделировки, что говорит о стремлении передать черты портретного сходства. По семейному преданию — это портрет предка, перенесенный сюда из прежнего дома*. Следовательно, эта дверь была расписана еще в первой половине XIX века.

Обычай перенесения входной двери (ворот) восходит к известному славянскому обряду «переселения» домового. Поэтому в обрядах перехода в новый дом существенное место отводилось переносу на новое жилище соответствующих признаков.

На створках посудного шкафа, обращенного к основному пространству избы, по словам последней хозяйки дома М.М. Петровской (1905– 1983), — портреты двух сыновей Алексея Ивановича: слева — старшего Василия (1848–1905), справа — младшего Алексея (1859 – после 1912). Первый — молодой, но уже степенный крестьянин, в темно-красной рубахе — изображен строго фронтально, на условном голубом фоне. Младший — юноша с резко повернутой головой и открытым взглядом. Облачен он в городской костюм (двубортный сюртук, рубашка со стоячим воротничком, шейный платок). В этих портретах, всегда располагавшихся рядом, как бы сопоставлены два характера, а может быть, и две судьбы: первый воплощает в себе спокойствие и уверенность, второй — порывистость, динамичность, хотя, конечно же, в портретах нет психологической нюансировки и они сильно грешат против академического рисунка. Из материалов переписи 1897 года известно, что оба занимались малярным промыслом и второй, Алексей, жил в Петербурге, где числился «казенным маляром». Жительством в столице обусловлен и его костюм.

Здесь надо заметить, что чертами лица, поворотом головы и костюмом юноша, изображенный на створке шкафа, напоминает того, кто представлен в овале на опечке. Может быть, в последнем случае перед нами брат, живший в Петербурге, — гордость семьи? Не исключено, что это сам Алексей Иванович, дерзко включенный в композицию английского герба. Наконец, можно предположить, что перед нами не конкретный, а обобщенный образ, символизирующий связь семьи с Петербургом. Теперь, когда не осталось никого в живых из старшего поколения Петровских, вряд ли мы получим ответ на этот вопрос.

Еще более загадочны парные поясные портреты на филенках опечка: две дамы в декольте и двое молодых людей, вверху — в генеральском мундире, внизу — в полковничьем, представленные, как это было принято в парадных постановочных портретах. Об изображении здесь кого-либо из Петровских не может быть и речи. Сочетание высоких чинов с почти полным отсутствием орденов и медалей указывает на то, что перед нами — великие князья. И это не удивительно: их литографированные и лубочные портреты были широко распространены. Ими украшали избы, постоялые дворы, почтовые станции. Наличие подобных портретов — почти непременная принадлежность дворянских и мещанских домов в городах. Их наличие в избе усиливало ассоциации с интерьером городского дома. Здесь живописные портреты и сюжетные композиции заменили собой лубочные картинки.

Дом потомственных маляров в Чурковской отразил стремление повысить репрезентативность родового гнезда, сделать его своеобразной выставкой семейного мастерства, соединившей в себе традиции крестьянского и городского полупрофессионального искусства. Он же, являясь своего рода эталоном, помог выявить 16 домов, расписанных Петровскими, которые на протяжении почти полувека являлись чуть ли не законодателями художественных вкусов сельского населения всей округи.

Среди этих домов особое место занимал дом, точно датированный 1886 годом благодаря надписи на балконе, с портретами на фронтоне. Он, теперь уже не существующий, был, пожалуй, самым совершенным по своим художественным качествам. Находился он в деревне Петергино бывшей Пакшеньгской волости Вельского уезда. Дом этот принадлежал Ивану Васильевичу Горбунову, владельцу сажекоптильного заводика, открытого в 1870 году. В декоре фасада Петровские использовали все свои же достижения: балкон без портика, подобный тому, что был в их собственном доме, оставлял на фронтоне большие плоскости для живописи, треугольное размещение на нем оконцев мы находим в доме Г.С. Попова в деревне Прилук на старом Московском тракте, портреты в рост — в доме Н.В. Меньшина в деревне Федоровская (Першинская), подбалконное панно с изображением льва и единорога — в доме О.П. Буракова в деревне Кочигино (Тиманевка) на реке Пуя.

Здесь, в Петергине, портреты прекрасно выделялись на светлом фоне. Слева изображен сам Горбунов, почти лысый старик с седой бородой. Опираясь на длинный посох, он неторопливо раскуривает трубку. Во всем его облике — степенность, сознание собственного достоинства и властность. Справа — хозяйка, молодая красивая женщина с прической на прямой пробор. Она слегка повернула голову в сторону мужа, но взгляд ее широко открытых глаз устремлен вдаль. Правой рукой она чуть упирается в талию, как бы подбоченясь. Головы написаны так, что заставляют вспомнить психологические портреты художников-передвижников, хотя, конечно же, здесь и речи быть не может об академической выучке. Если же смотреть на фигуры вблизи, с балкона (что не предусматривалось художником, ибо на него, как и в других подобных случаях, не было выхода), то легко увидеть, что в них явно нарушены пропорции, а нижние части почти не прописаны: портреты создавались с расчетом на обозрение их с дороги, проходившей перед домом.

«Картина» с портретами хозяев окружена широкой «рамой»: внизу кирпично-красные рейки обрамляют надпись, сообщающую о принадлежности дома, а сверху — красная орнаментальная роспись подшивки свесов кровли. Ее средний ряд составляли красные ромбы с «пучками» трав, по бокам от них вьется лоза с гроздями винограда, напоминая нам о песенном «виноградье» как символе праздничности и украшенности.

Животные на фронтоне, как это вообще характерно для народного искусства, несколько очеловечены: печальными большими глазами смотрит на нас бык и раскосыми — лев, положивший голову на скрещенные лапы, — поза вторит древней иконографии недремлющего льва. На подшивке балкона единорог представлен в профиль, а лев повернул голову в сторону зрителя. Между животными — куст, вырастающий из вазона, с виноградными гроздями вместо цветов.

Итак, портреты — новое явление в домовой росписи — оказались соединенными на фасаде петергинского дома с традиционными темами древа жизни, райских садов и с изображением винограда — символа изобилия и благополучия.

Интерес к домовой живописи в начале ХХ века стал гаснуть, большую конкуренцию Петровским составляли отхожие костромские маляры. Последний из этой семьи, кто занимался росписью, был Петр Никифорович Петровский (1873–1945) — внук Алексея Ивановича. Его почерк оказался ближе всего к прялочному типу росписи.

Творчество мастеров Алёшкиного дома отличалось сложной и подчас противоречивой природой. В нем широко использовались мотивы классицистического декора, примитивной портретной живописи, которые были широко распространены у «комнатных живописцев», традиционного народного искусства и иконописных приемов. К великому сожалению, сам дом, являющийся своего рода эталонным для целого направления в монументальной росписи Поважья, находится в аварийном состоянии. Он и еще несколько домов, расписанных Петровскими, представляют собой редкие образцы декоративно-монументальной живописи второй половины XIX–XX века, родственные тому искусству «комнатных живописцев», которое в российских городах исчезло полностью.