Горбуновы. Начало войны
Мои воспоминания о первых годах войны, когда моя мама с детьми была эвакуирована в Вельск, а отец служил на Сев. флоте. Это м. б. полезно для молодых, кот. имеют плохое представление о своих корнях и происхождении. Возможно, кому-н. это будет интересно на вашем сайте.
С уважением, ГН
«Когда началась война, мы жили в заполярном городе Мурманске. Мой отец Николай Александрович служил лейтенантом на Северном флоте, а мама Екатерина Яковлевна до замужества проживала в семье крестьян, бежавших с младшими детьми от раскулачивания и коллективизации из глухой деревни на новгородчине. Туда, на Крайний Север, много разного народа спасалось из разных уголков Советского Союза.
Отец мой тоже был из крепких крестьян, живших в большом двухэтажном доме, выстроенном своими руками, в маленькой, дворов в двадцать, деревушке в Архангельской области. Деревушка была окружена лесами и болотами - туда тяжело было добираться. Я помню эти леса и дороги по гатям через болота. Смутно помню, как везли меня туда из райцентра на санях зимой. Я лежала в санях, укрытая тулупом, и смотрела на проплывавшие мимо чёрные верхушки деревьев, преимущественно, елей. На каких-то участках лес перемежался безлесьем. И верхушки деревьев становились всё ниже и пропадали из видимости, а я боялась, что мы сейчас упадём в обрыв. Дорога казалась мне очень длинной. Лишь недавно с удивлением узнала, что деревенька отца была всего лишь в километрах 40-50 от районного городка.
У Горбуновых было 8 детей, трое из которых умерли в младенчестве, а пять остальных - это Василий (погиб под Сталинградом), Николай (мой отец, от звонка до звонка прослуживший на Северном, а потом на Балтийском флоте) и дочери: Анна (её муж погиб под Ленинградом, а после войны она вышла замуж за вдового инвалида войны, с которым они в труднейших условиях голода поднимали и воспитывали троих его детей), Зоя (красивая, с хорошим голосом, мы её мало знали) и Александра (после окончания вуза вышла замуж и уехала в Белоруссию). В семье все были грамотными. Думаю, что отчасти благодаря этому обстоятельству, «раскулачивание» семьи в 20 гг. произошло по мягкому варианту: скотину обобщили, мельницу отобрали, а второй этаж нашего дома был превращён в «школу» для разновозрастных детей. Школа - это школьный класс, и примыкающие к нему комнатки для учебных пособий и для учителя, а также вешалка и туалет для детей (деревянное сиденье с дыркой) на втором этаже. Перед домом на улице были поставлены большие качели для детей и молодёжи. Под окном фасада росли любимые нами героини народных песен - берёза, черёмуха и рябина. Была ещё и калина с бузиной. Были какие-то кустики, из которых бабушка дважды в гневе выламывала прут, называемый на севере «вицей» и наказывала меня, хлестнув пару раз по попе. Довольно больно, между прочим.
В северном климате с коротким летом выращивали преимущественно овёс, рожь, ячмень, горох и лён. Из овощей помню только репу да капусту. Возможно, был и картофель, но я не помню точно. Дедушка сам соорудил мельницу на речке вблизи деревни. К нему крестьяне свозили зерно и делали муку. Потом, когда туда докатилась коллективизация с раскулачиванием, у семьи отобрали и скот, и мельницу, и инвентарь, да вроде бы, и дом. Впрочем, это довольно туманная история. Лет десять тому назад я списалась с одним энтузиастом – краеведом из соседней деревни. Так он переслал мне копии инвентарной описи имущества жителей нашей деревеньки Антрошево. Там были следующие данные: дом и год его постройки, прочее имущество (хлев, баня, сарай), кто проживает, какого года рождения, чем занимаются взрослые. Любопытный документ. В нём наш дом был обозначен, как школа. Но в реальной жизни проживали в нём мои дедушка и бабушка с младшими детьми, которым «разрешили» жить внизу, чтобы поддерживать порядок в школе, потому что и школа, и мельница, и мельник были нужны колхозу. Бабушка Евгения Евгеньевна проходила по инвентарной описи как скотница, дедушка Александр Семёнович – как мельник.
Мы, Горбуновы – северяне с угро-финским корнями. Все жители деревни имели одну фамилию и были высокими, светловолосыми или русыми, со светлыми глазами. Наши традиционные черты характера: трудолюбие, рассудительность, честность, строгость, способность к рукоделию и разным мастерствам, любознательность и желание учиться. В раннем возрасте я не видела в деревне ни сарафанов, ни лаптей. Люди носили кожаную обувь. В каждой деревне имелся сапожник, который шил на заказ сапоги или ботиночки для женщин и детей. Портнихи и фотографы приезжали в летнее время из райцентра и обслуживали людей. Поэтому у меня сохранилось достаточно много фотографий.
Бабушка, как и все в деревне, занималась крестьянскими работами. Ухаживала за скотиной, воспитывала детей, обрабатывала лён и ткала, ловко орудуя ухватами, крынками и чугунками в русской печи, готовила обеды и пекла хлеб, пироги и шаньги, поддерживала чистоту и порядок в доме и в семье и бегала в лес по ягоды и грибы, Дедушка Александр Семёнович сам строил дом, баню, сараи и мельницу, работал в поле, ухаживал за скотиной и занимался заготовками запасов на долгую и суровую зиму. Кроме того, он ловил рыбу, ходил на охоту, работал на мельнице, шорничал, - да я и не могу знать всех его умений. Дед родился ещё до начала века. Не знаю, призывался ли он на империалистическую войну. А бабушка была «из богатой семьи». Так сообщила моя троюродная сестра, которую мне удалось разыскать. Оказалось, что наши бабушки были родными сёстрами. Я написала ей несколько писем с вопросами и пару раз поговорила по телефону, но она была уже тяжелобольная, не могла общаться и вскоре скончалась.
Интересная вещь. Потомки наших бабушек имели склонность к медицине и биологии. Та троюродная сестра и её сын всю жизнь работали в психиатрической больнице. Две моих сестры по этой линии тоже всегда имели склонность к медицине и биологии. В отличие от них, моим главным интересом были языки и литература. Я всю жизнь, с самого младшего возраста, просиживала за книгами. Это был тот мир, в котором я жила в большей степени, чем в реальности. Считаю, что благодаря этому главному для меня интересу, я живу в свои 80 лет активно, хожу в библиотеку, слежу за новинками, интенсивно общаюсь с такими же любителями чтения, как и я, и они с уважением принимают меня. Моя младшая сестра тоже живёт радостно - работает профессором на кафедре генетики, в той сфере, где ей интересно и где она передаёт эстафету молодым. Согласно девизу русской интеллигенции, который был провозглашён поэтом Х1Х века Николаем Некрасовым: «Сейте разумное, доброе, вечное! Сейте! Спасибо вам скажет сердечное русский народ».
Мой папа Николай Александрович, несмотря на то, что был отличником и поступил в техникум в райцентре, через некоторое время был отчислен из него за утаивание «факта о раскулачивании» родителей. Позже его призвали на срочную службу в Красную Армию. Где он пребывал после этого и как попал в Мурманск - мне не известно. Однако к началу войны он уже служил лейтенантом интендантской службы на Северном флоте, был женат на Катюше Дмитриевой (моей маме) и имел полуторагодовалую дочь Галочку, то есть меня, и вторую – на подходе.
Мурманск начали бомбить сразу, с первых дней войны. А окрестности, где находились военные базы, как говорят, подвергались бомбёжкам ещё раньше. Мне тогда не исполнилось полутора лет, а сестрёнка должна была появиться через пять месяцев. Нас нужно было срочно вывозить из города. Я этого ничего не помню, но знаю, что Коля и родители Кати сделали всё возможное, чтобы отправить её с детьми на его родину в Архангельскую область. С мамой был отправлен в качестве помощника её четырнадцатилетний брат Гриша. Как мы добирались, я не могу помнить. Но мальчика - дядю Гришу Дмитриева - помню отрывочно. Он хорошо помогал маме во всём. Нянчил детей, стирал пелёнки, заготавливал дрова, переносил голод и холод, а в школу не ходил – ведь они, брат с сестрой и малые дети очутились в незнакомом месте без жилья, без работы и без каких-либо знакомых. Она сняла комнату, искала работу, готовилась к родам, а меня перевезли на короткое время в деревню, где для мамы не было ни места, ни медицинской помощи, ни еды, ибо всё отбиралось «для фронта, для победы». В три года я умирала от диспепсии, и со мной уже готовились прощаться, но случай меня спас.
Однако мир не без добрых людей. В районном городке кто-то помог бедствующей и беременной двадцатидвухлетней жене офицера и земляка. Ей нашли место для работы в качестве помощницы продавца и бухгалтера, потому что она ещё до войны окончила бухгалтерскую школу и знала бухгалтерский учёт. А магазинчик был непростой и не для всех. Не то чтобы богатый, но с дефицитными товарами, так что немного поддерживать семью она могла, получая какую-то денежную помощь от мужа по аттестату. В городок стали приезжать её ровесницы, эвакуированные с детьми из Ленинграда. Все были примерно в одинаковой ситуации. Их долгом было – сохранить детей и каким-то образом выжить. (Слёзы!) Беда их объединила. Они собирались вечерами у печки, обсуждали новости, читали фронтовые письма, пели военные песни, поддерживали друг друга и остались близкими подругами на долгие послевоенные годы…».
Это не конец воспоминаний для моих будущих потомков. Моя жизнь была интересной и насыщенной событиями, как и у других. Настоящее становилось прошлым, иногда не оставляя материальных следов, но всё же не бесследно. Через несколько поколений неуклонно повторяются внешние черты, характеры и даже судьбы людей. Потомки, живущие в других географических местах, занимаясь иными сферами деятельности, и в новых условиях ведут себя подобно тому, как поступали их далёкие предки, выполняя своё предназначение. Ветви генеалогических деревьев переплетались, но формировали стабильность характеров, вкусов и нравственных основ целых народов. Я думаю об этом постоянно под влиянием нескольких книг, прочитанных за последнее время. Было бы интересно, если бы кто-то из вас подхватил тему личных воспоминаний и своих выводов о жизни.