Глава 15.
А вот еще из далекого детства.
Была у нас корова по кличке Убранка, которую боялась вся деревенская детвора и которую все старались обойти стороной. Уж очень большое казалось нам это животное, в калитку еле проходила, особенно когда возвращалась с пастбища; приходилось открывать для нее отвод[12], чтоб впустить во двор. Рога у коровы были длинные и острые, что страшно было даже подходить к ней. Своих-то она не трогала, для порядка и строгости перед нами малолетками показывала свой суровый нрав, но не более того, а вот соседских ребят бывало и на черемуху загонит, чтоб не крутились перед ней, почем зря, чтоб не мешали ей чинно-важно следовать с пастбища. Хотя один раз сестру Ленку прижала к стене дома. Хорошо, что рога у коровы длинные, так и стояла сестричка, ни жива, ни мертва, припертая к стене, пока мама не спасла ее. Молока вкусного жирного давала корова много, хватало нам и творога своего и сметаны, и масло мама делала иногда.
Поросят на мясо держали в деревне всегда – одного поросенка забивают, другой уже подрастает. Вспоминаю, как у нас забивали поросят Бураков дядя Вася с дядей Колей Боровским. С утречка пораньше подойдут два соседа, перекурят, посидят на крылечке – поговорят за жизнь, выпьют по рюмочке, и к делу. Забьют кабана и трелюют потом его по лестнице из хлева в избу. Затащив, перекурят, выпьют само-собой… Посреди кухни поставят большой стол, взгромоздят тушу на стол, позвав еще на подмогу пару соседских мужиков, и начинается процесс разделки. Не торопясь, степенно, как в операционной какой-то больницы, как заправские хирурги ведут они операцию по разделке – покурят, выпьют по соточке, и опять за работу. Так целый день и пройдет, глядишь к вечеру дядя Вася с дядей Колей уже очень навеселе, а еще за ужином под печеночку и кровь жареную выпьют основательно и с песнями да прибаутками по домам расходятся…
Вспоминается, как ездил я после четвертого или пятого класса летом на недельку погостить к тетке в Вельск. Жили они тогда семьей в маленьком домике на высоком и крутом берегу реки Вель. С двоюродными братьями Сашкой и Серегой мы целыми днями купались и загорали, ловили рыбу и катались по реке на лодке. В то время по Вели ходили катера, сплавляли лес. У берега было много скрепленных между собой плотов леса, и мы бегали по ним, ныряли с них в воду. А уж мороженого я наелся тогда до отвала, что даже заболело горло и пришлось в середине лета мне сидеть пару дней дома, пить чай с малиной. В деревне ребятня мороженого тогда и не видала, если только родители из города кому привозили…
А еще мне нравился в детстве сухой кисель в пачках – клубничный, вишневый, сливовый. Я мог запросто съесть одну такую пачку за один присест. Нравился лимонад «Буратино» и «Дюшес», ириски «Кис-кис» и «Золотой ключик». Нравилась пареная в русской печи репа или морковь – это было у деревенской ребятни вместо жвачки. А суп или каша, да картошка с мясом тушеная или с грибами, и все это из русской печи – объедение. А еще горячий ржаной хлеб, только с пекарни, пока бежишь из магазина до дома, корочку хрустящую почти со всей булки обгложешь. А какая вкусная халва в детстве была – пальчики оближешь, да еще и бумагу, в которой эта халва была завернута.
Щавель по весне – кислица называли мы его, трава-«дудка» сенокосная – вот основные зеленые витамины детской поры. Про зеленый горох в стручках я упоминал ранее. Мойва, изжаренная на большой сковороде, тоже была излюбленным лакомством. Эту замороженную рыбу в магазине покупали целыми плитами, так как ей кормили и поросят постоянно….
Нет ничего вкуснее зимой соленых рыжиков с горячей картошкой. Мама также сушила грибы и потом пекла с ними в русской печке пироги – вкуснятина... А пироги она умела печь – с грибами, с брусникой, с творогом, просто шаньги, политые сверху сметаной, пирожки с разной начинкой, колобки – с молочком шло за милую душу. А еще бывало, нальешь в тарелку молока, размешаешь в нем пару ложек толокна и черпаешь потом – вкусно-о-о…
Помнится, как в начале 70-х летом приезжали в Пакшеньгу студенты – ССО –
студенческий строительный отряд. Жили они в колхозном доме, где раньше была школа – мы называли этот дом «домом приезжих». Вели они работы по замене опор линий электропередач по деревням Пакшеньги. Рядом с домом приезжих чуть в низинке у ручья была построена летняя столовая и небольшая летняя кухня. Если мы были не на речке, то постоянно пропадали у студентов, нам было интересно просто посмотреть на новых людей, пообщаться с ними, поиграть с ними в шашки, домино, волейбол. За столовой была сделана площадка с волейбольной сеткой, а перед входом в столовую турник, рядом стояли тяжеленные гири. Мы, глядя на студентов, тоже приобщились к спорту – пытались подтягиваться на турнике, крутить «солнышко», тягать гири, играли в футбол, когда площадка была свободна. Была у них девушка, которую они все называли Ромашка, пела она очень хорошо, когда Сашка-«мухолов» играл на гитаре. «Мухоловом» мы его прозвали, потому что он по вечерам, сидя в столовой после ужина на проводившемся каждый день у них собрании, просто скучал и ловил мух.
Почти все лето жили студенты в нашей деревне, нам было весело с ними, а им с нами, было чем заняться, и когда они уехали, в Подгорой стало пусто, опустела сразу деревня, как будто закончился веселый праздник…
Вспоминаю только добрым словом Ивана Васильевича, который жил сразу за ручьем в деревне Артемковской. Ветеран Великой Отечественной войны, потерявший одну ногу на фронте, был он немного чудным, и может, поэтому детвора тянулась к нему. Частенько он нас приглашал к себе домой на чай. Чай всегда наливал в стаканы с подстаканниками, как в поездах подают, сахару предложит, конфет-подушечек. Сидим с ребятами, пьем чай из блюдцев вприкуску с сахариной, слушаем рассказы Ивана Васильевича о том, как он в разведке служил, в боях участвовал. Стояла у него на столе старая радиола, и он все время ее слушал, в основном радио. Бывало и в магазин кого-нибудь из пацанов пошлет за продуктами и за вином. Напишет записку продавцу, чтоб выдали вина, вот и бежишь по тропинке через поле с сумкой, несешь дяде Ване «красненького». Выпить он любил, а когда выпьет, наденет китель парадный с орденами-медалями и фуражку, возьмет костыли и отправится по деревне в гости к кому-нибудь. Часто к деду моему захаживал, благо не далеко жили друг от друга. Там уж они «оторвутся», вспоминая свои боевые похождения, примут еще на грудь, и Иван Васильевич спускается с горки к своему дому уже на пятой точке с песнями.
Была у него машинка – «Запорожец» горбатый с ручным управлением. Частенько он предлагал ребятне прокатиться на ней, не успеет выгнать машину из гаража, мы уже тут как тут. Да что там выгнать, обычно из гаража машинку выгоняли мы толпой из пяти-шести человек. Так как от стартера она почти никогда не заводилась, только с «толкача». Выкатим «горбатого», дядя Ваня за руль, а мы толкаем по дороге на ферму, благо там чуть под горку. Заведем, разместимся все в небольшом салоне, если можно внутреннее пространство этой машины назвать салоном – человек пять, а то и шесть, и поехали. Шофер Иван Васильевич был, однако никудышный – постоянно, то в канаву заедет, то в столб врежется, то в луже застрянет. Как-то раз решил он нас прокатить по всей Пакшеньге с ветерком. Не получилось с ветерком – заехав за Степанковскую и разворачиваясь на дороге, «Запорожец» заглох в большой луже. Иван Васильевич попросил нас всех выйти из машины и подтолкнуть ее, чтоб выбраться из грязи. Подтолкнули всей толпой, машинка тронулась и… уехала без нас. Вот и топали мы из-за Мараконской пешком до своей деревни, проклиная и дядю Ваню и его машину. А когда подошли к дому Ивана Васильевича, увидели, что «Запорожец» припарковался прямо в канаве, а дядя Ваня сидит рядом с машинкой на земле. Его просьбу о помощи мы не могли оставить без внимания и уже в который раз помогли незадачливому водителю вызволить его транспортное средство, за что и удостоились благодарности в виде приглашения на чай с конфетами.
Один раз мы видимо чем-то не угодили дяде Ване, а он был изрядно выпивший. Достав откуда-то из кладовки пневматическую винтовку, он реально стал из нее палить, куда ни попадя, и мы разбежались кто куда. Спрятавшись за сараями, мы с опаской выглядывали оттуда и ждали, когда Иван Васильевич прекратит военные действия. Кто-то из взрослых отобрал у него винтовку, и на этом все успокоилось, больше он уже никогда не стрелял – оружие от него спрятали…
Частенько в нашу деревню захаживал Прокопий Иванович – Пронька Рыжий, как его звали в деревне. Вечно под хмельком, с палочкой, в замызганном фартуке, в очках с линзами-лупами бредет он по Подгоре, а ребятня заедается с ним. Пронька отмахивается, машет своим посохом и кричит: «Брысь отсюдова, мелюзга, а то счас на пиво переделаю!». Потом уляжется посреди деревни на землю или на бревна, или на скамью под тополями и заснет. Частенько родители пугали своих малышей, которые баловались, не слушались, не хотели укладываться спать, что придет вот сейчас Пронька и переделает вас на пиво. Побаивалась малышня «грозного пивовара», хотя я не знаю, какое он пиво варил, но веселья нам в деревне иногда прибавлял…
А еще мы в седьмом классе увлеклись фотографией. На заработанные в летнюю пору на сенокосе деньги купили с другом Ванькой по фотоаппарату «Смена 8М». Стоил он тогда в Вельском раймаге порядка пятнадцати рублей или чуть больше. Мы-то наивные полагали, что, приобретя «фотик», мы будем фотографировать всех и вся, и снимки появятся сами собой. Но все оказалось намного сложнее – пришлось приобретать фотобумагу, фотоувеличитель, проявитель, закрепитель (фиксаж), а также красный фонарь, бачок для проявления пленки, ванночки. А еще и фотопленки разной светочувствительности – для съемки в помещении или на улице. Позже появился у нас глянцеватель и валик для раскатки фотографий на этом глянцевателе. Методом проб и ошибок постепенно втягиваясь в это дело, получая удовольствие от процесса, сидя ночью при свете красного фонаря, мы уже гордились результатами своего труда. Многое не получалось, но со временем ящик письменного стола заполнялся фотографиями, и сейчас, по-прошествии времени, просматривая старые пожелтевшие фотографии почти сорокалетней давности, с ностальгией вспоминаешь ушедшее время. Хотя фотографий той поры осталось не так и много – одни пришли в негодность, другие кто-то видимо попросил посмотреть, да забыл вернуть, какие-то фотки были подарены друзьям, какие-то друзьям друзей…
Помню старый деревенский клуб, стоявший в центре Пакшеньги. В клуб было два входа – один центральный, другой был сбоку. По центральному крыльцу поднимешься и через небольшой тамбур попадешь сразу в зрительный зал. Слева в тамбуре был вход в киноаппаратную, откуда «катили» кино. Зрительный зал был не особо большой, не мог иногда вместить всех желающих. Рядами там стояли деревянные кресла с откидывающимися сидениями, дальше небольшая сцена с красным бархатным занавесом и большой экран. За экраном был сделан проход, чтоб выступающие артисты могли выходить с двух сторон сцены. Поднявшись по боковому крыльцу, попадешь в длинный коридор. Первая дверь справа вела в избу-читальню, где стоял большой бильярдный стол, мужики гоняли шары, всегда было накурено, пахло свежим пивом, лежали на столе газеты и журналы. Вторая дверь справа вела в мир книг – библиотеку. Тесное помещение было заставлено стеллажами с книгами, там трудно было даже протиснуться между ними. Руководила этим книжным царством Любовь Прохоровна – интеллигентная, доброй души женщина. Всегда что-то подскажет, предложит интересную книгу, поможет с выбором. В первую дверь слева по коридору можно было войти в зрительный зал, а в следующую был выход на сцену.
Сколько фильмов-мультфильмов пересмотрено было там – не счесть. После уроков, после речки, после сенокоса, копки картошки мы спешили в кино, мы сбегали даже с уроков, о чем я писал выше. Один раз мы даже попытались проникнуть на фильм для взрослых – «Не до 16 лет», как писали раньше на афишах. Привезли в Пакшеньгу картину «Фантомас» – народ на него шел валом. Не часто французские фильмы показывали у нас в деревне, а тем более не для детей – потому и такой ажиотаж. Посмотрели мы с пацанами этот фильм, спрятавшись где-то в дальнем углу зала, да так и не поняли – что в нем не для детей-то было…
Много концертов проводилось в старом клубе, в Пакшеньге был большой сводный хор, мама тоже в нем пела, и я пару раз, будучи пионером, участвовал в концерте, посвященном Октябрьской революции…