Продолжение. Начало в № 26

Путешествуя по Шокше, беспрестанно ловила себя на мысли, что уж больно схож пакшеньгский этот посёлок с моей малой родиной. Не домами, не людьми, понятно. Они-то как раз очень разные. А вот судьба одна, общая.

Живём, как можем... в отживающем посёлке

Что Шокша - по начальному статусу поселение для лесозаготовки, затем спецпосёлок, что Пуксоозеро - неофициальная столица уголовно-исправительной системы Архангельской области, в конце XX века одномоментно оказались территориями отчуждения.

Дали своей стране всё, что могли, и, выработав требуемые ресурсы, попросту перестали её интересовать. Но люди-то там остались. Такие, как Фёдор Пинчук, шокшинец с семидесятилетним стажем, который с характерной украинской иронией выдал на прощание: «Тут у нас прекрасная жизнь. Живём, как можем... в отживающем посёлке». Такие, как местный активист Леонид Кузьмичёв, который и рад бы ещё на благо посёлка поработать, да негде.

Земляки

Так вышло, что Леонида Васильевича мы тоже с косой застали. Правил он её, выкосив приличный участок двора возле родительского дома. И хоть нет их, родителей, живых теперь, и сам он на другой улице живёт, а за домом, как любой справный хозяин, всё равно смотрит.

- Сестра с пацанами вот-вот приехать должна, - поделился, - так решил покосить, а то клещи задолбали. Что много этих кровососов, не удивительно. Вон как посёлок в зелени утопает - не сразу и разглядишь, что к чему. Ну да не о клещах речь, хоть они в последние годы такие же полноправные жители Шокши, как Леонид Васильевич. В одном разница. Шокшинская история Кузьмичёва с 1952 года тянется. А пакшеньгская и того раньше - с материного рождения.

По комсомольской путёвке

Местной Клавдия Михайловна была. Из деревни Заречье родом, о которой теперь только воспоминания и остались. С будущим отцом пятерых своих детей Василием Кузьмичёвым она в Архангельске после войны познакомилась. Сама к тому времени лиха оборонных работ успела хватить. А Василию Александровичу контузия памятью о семи фронтовых годах осталась. Но как бы там ни было, свёл Архангельск пакшеньгскую зареченку и вологодского парня, поженил. И, чтоб не прикипели к северному городу окончательно, отправил по комсомольской путёвке в Плесецкий район, в посёлок Авду, который стоял на берегу речки Емцы.

Комсомольцы вырубали леса, готовя площадку для будущего космодрома, а когда строительно-заготовительная кампания подошла к окончанию, все временные посёлки за ненужностью ликвидировали, а работников перекинули на другие объекты.

Была у Кузьмичёвых возможность на Емце остаться, да Клавдия Михайловна предложила мужу к ней на родину ехать. Мол, там как раз новый лесопункт в посёлке спецпереселенцев Шокше образовался. Вот и поехали в 1952 году. Вместе с двумя сыновьями, старшим из которых был четырёхлетний Леонид. Через пару лет семья въехала в новый дом, построенный леспромхозом. Здесь один за другим родились ещё один сын и две дочери. Василий Александрович работал в лесу электромехаником, Клавдия Михайловна, основной работой которой оставались собственные дети, подрабатывала то техничкой, то сторожем. Так и прожили здесь остаток жизни.

-              Отец рано помер, в 1989 году, - рассказывает Леонид Васильевич. - Контузия сказалась, здоровьишко не ахти было. А мать в прошлом году похоронили. У меня, как у родителей, тоже пятеро детей - три мальчика и две девочки. Мои братья живут в Верхнетоемском районе, сёстры - в Архангельске и Северодвинске. Приезжают сюда иногда. А я бы отсюда никуда не поехал, если бы мало-мальски приличное жилье было и возможность попасть к врачу в Пакшеньгу и в город.

На выживании...

В Шокше, где ещё пятьдесят лет назад яблоку упасть негде было, сегодня проживает не более 25 человек. Двое из них - школьники. Малышей ясельного и детсадовского возраста нет совсем. На будущий год школьный автобус будет возить в школу всего одну ученицу.

- Получается, что сопровождающий школьного автобуса охраняет водителя и школьника, - сетуют шокшинские жители. - Даже срочно в больницу нельзя уехать. И «скорая» к нам ехать не хочет из-за плохой дороги. В Пакшень-ге есть какая-то машинка, но она гожа только, чтобы очередного покойника от нас увезти. Грейдер у нас три года не был, а в администрации говорят, что денег нету. И автобусы в Шокшу давно не ходят, опять же, из-за дороги. Вынуждают по программе переселения в Пакшеньгу переезжать, в новое жильё, а что толку, если там тоже работы никакой нет, да и мы все пенсионеры давно...

К слову, кладбище, известившее нас в начале путешествия о скором появлении Шокши, оказалось закрытым. Людей на нём не хоронят уже больше четверти века. Для последнего упокоения шокшинцев везут за 12 километров, на пакшеньгский погост. В его сторону мы и направились, проколесив в третий раз по скрытому в дикой таёжной зелени переселенческому посёлку.

Попутное

С ходу ни до пакшеньгского кладбища, ни до административного центра не добрались. Мы ж не целенаправленно туда ехали - больше окрестными деревнями интересовались.

Первой, жилыми домами на пути обозначенной, Петрегино оказалось. Деревня, как ни странно, не имеющая второго названия. А может, и было оно когда-то, да ушло вместе с теми, кто его дал. История-то пакшеньгских земель минимум три сотни лет пишется.

Потому и без лирического отступления не обойтись. Невозможно же, о пакшарах рассказывая, не поведать былину, откуда корни их пошли.

Как крестьянин Окула семью в тайгу увёл

А пошли они от игнатовского крестьянина Окулы - мужика телом крепкого, характером работящего, умом смекалистого. Крепла его семья год от года четырьмя сыновьями - Степаном, Иваном, Артёмом да Ефремом. И всё бы хорошо, только дело-то в XVII веке было. Году, так примерно в 1680-м.

Воинская повинность тогда крестьян и мещан мужеского полу, ростом не менее двух аршин и двух вершков (155 см, если на современный язык перевести), крепких, не увечных, напрямую касалась. Равняли всех, кто нормам соответствовал, под одну гребёнку, в рекруты в урочный осенний час записывая. И уж коль попадал мужик на воинскую повинность, нести её приходилось до конца дней своих безо всяких отпусков и побывок. Это ж только в 1793 году срок служения Российской империи до 25 лет сократили. Когда подоспело время сыновьям Окулы в рекруты идти, воспротивился отец тяжкой повинности. Решил семью от глаз «отводчиков»-казаков в глухой тайге спрятать. Но для начала сам на разведку отправился. Прихватил, сказывают, котомку с собой, положил в неё хлеба да топорик и отправился вверх по Ваге. Шёл-шёл, до Большой Чурги дошагал, которая, в свою очередь вывела путника к младшей своей сестрице - Пакшеньге-речке. По ней путешествуя, Окула до такого места дошагал, где крутые склоны лесом поросли, а с самого высокого места - горушки - местность словно на ладони просматривалась. И что самое главное, земля хороша, плодородна.

Поглянулось там Окуле. Вернулся в Игнатовку, собрал пожитки и вместе с семьёй уже в тайгу подался. Дом с сынами выстроил, землю разработал. Охота с рыболовством хорошим подспорьем новому быту стала.

Долго ли, коротко шло время. Повзрослели дети, жён присмотрели, сами детьми начали обзаводиться. Когда совсем тесно в одном доме стало, отделяться решили, свои починки строить. В деревни они позднее переросли.

Три из них сегодня официально существуют - Степанковская, Ар-тёмковская и Ефремковская. А вот Иванское (Иванов закос) и Окул-ковская (Заречьем её народ по сей день величает) только памятью хранимы остаются.

Для острастки

Что касается Петрегино и других бывших и нынешних деревень, про них в былине ничего не сказано. Так что пофантазировать о возникновении и развитии на досуге вполне позволительно. Но это в том случае, если досуг имеется. На моей же повестке дня - пак-шеньгские реалии. И первая после Шокши жилая деревня, которая встретила нас крепкими воротами почти в человеческий рост и грозным собачьим лаем.

Правда, попасть на территорию оказалось несложно. Забором-то Петрегино скорее для острастки обнесено, чем для оборонительных целей. Причина тому есть - большое овечье стадо. Один из

местных жителей овцеводством занялся, вот и оберегает питомцев от лишних любопытных глаз. По этой же причине и разговаривать, похоже, не захотел. Ну да и без него нашлось с кем про житьё-бытьё погутарить.

Что лихие года, коль душа молода

Петрегинский дом под № 3 впечатлил размерами и аккуратной поленницей дров, уложенной вдоль забора. На окошках топорщилась ярко-зелёная крепкая рассада, на крыльце жмурился от яркого солнца матёрый котище.

- Годов мне... На девятый десяток второй год пошел, - лукаво представил возраст хозяин.

-              Живу в настоящее время один, в компании с рассадой.

Дел у Валентина Горбунова в любое время года непочатый край. Ту же рассаду наростить - труд немалый. Так что четверо его детей, хоть и отделились от отца, а постоянно к нему приезжают. Одна дочь картошку сажать помогает, другая

-              грядки полоть, третья тоже от них не отстаёт. А уборка урожая -это уже сына привилегия.

- Внуков у меня семеро - пять мальчиков и две девочки. А правнуков пока только шестеро, - улыбается Валентин Евгеньевич. - Но это ничего, нарожаются ещё.

Семья у его родителей тоже маленькой не была. Детей семеро, да трое взрослых - мать с отцом и бабушка. Оттого и дом - великан из великанов. Как исстари велось, с летней и зимней половиной. И что притягательно, мебель, ещё руками отца созданная, до сих пор потомкам верой и правдой служит и рассыпаться не собирается.

Фамилию Горбуновы в Петреги-но все носили, кроме одной семьи

-              Боровских. Да и сама деревня в прошлом веке раза в четыре себя, нынешнюю, по размаху превосходила. -             У меня такой стишок есть про нашу деревню, - продолжает рассказ хозяин. - «Домов осталось только шесть, а было двадцать два. Людей осталось тоже шесть, а было - сотенка». Балуюсь я иногда стихами. И младшая дочка с рифмами дружит. Мне к юбилею целую поэму сочинила.

На видном месте дочкино творение вывешено. Вся отцовская жизнь на манер русских былин пересказана. Про то, как в сельскохозяйственном техникуме на техника-механика учился, как танкистом в армии был, как мечтал в чужих краях остаться, да отеческий дом без пригляда остался. Не забыла дочь про работу в пакшеньгском колхозе упомянуть, про то, что «хорошо тогда жил родной колхоз, и работа тебе шибко нравилась. Но настали года девяностые, и пришла ко всем беда страшная. Ох, обидно и больно было видеть вам, как всё рушится, что вы строили! И ушёл тогда ты на пенсию...»

-              Тут я живу, и не тянет никуда,

-              делится Валентин Евгеньевич.

-              Зимой, конечно, в доме бывает и прохладно, но это ничего. Дров не на один год заготовлено. В город не поеду, пока могу кой-чего делать.

И как после таких его слов к дочериной поэме не вернуться, где точнее некуда характер многих наших стариков вырисован: «Что лихие года, коль душа молода! Что лежать на печи, коль сердца горячи! Много с домом дел - не расслабишься, ещё больше с землёй

-              не расклонишься. Да и рыба в реке не вся поймана, грибы-ягоды не все ещё собраны...»

Наталья ДЕДОВА