На пороге коллективизации
Председатель сельского совета, заложив руки за спину, медленно ходил по кабинету и вслух ругал всевышнего: «Ох ты, дьявол! весь день прет и прет. Совсем ошалела погода».
А северный порывистый ветер хлестал и хлестал дождем и мокрым снегом в окна. В трубе гудело и завывало. Председатель подошел к окну, посмотрел на двор и удивился: к сельсовету подъехала подвода. Человек соскочил с дрог, отряхнул с папахи снег и, взяв лошадь под уздцы, поставил повозку к стене сарая с заветренной стороны.
Распряг, набросил на спину лошади брезентовый дождевик, и потирая озябшие руки пошел в здание.
В кабинет председателя вошел без стука. И с порога: « А у тебя тут тепло! А там то что делается. Нет, ты посмотри, председатель. Не щадит, лютует!»
- Погода! … Она вот не подчиняется сельсовету.
- Не подчиняется, говоришь!
Приезжий не торопясь раздел хромовую тужурку, снял папаху, пригладил волосы рукой и подойдя к столу пожал тяжелую, крепкую руку председателя. Отрекомендовался:
- Микуев Иван Арсеньевич.
- Кузьмин, - назвал свою фамилию председатель и, окинув взглядом приезжего, добавил.
- Константин Петрович.
- Скверная дорога к вам на Пакшеньгу. Хуже сегодняшней погоды. И далеко. Верно сюда не каждый год вороны залетают.
- Вороны! улыбнулся председатель.
- Вороны у нас свои, в Петрегино… А вот орлы залетают редко, да и то в такую непогоду!
Приезжий присел на табурет у печки и закурил.
- Плохие дела председатель с выполнением хлебопоставок. До праздника недалеко, а у вас по сельсовету 10% к плану. Темпы позорно низкие, 77 центнеров из 775, мало, очень мало. Худо обстоит дело с хлебопоставками. Что предпринимаете?
- Каждый вечер собрания по деревням. То в одной, то в другой. Агитируем в ТОЗы и в коммуну. Ну, и попутно про хлебопоставки. Пакшеньга она широкая, -председатель помолчал с минуту, соображая как бы лучше сказать и неожиданно для себя выпалил: "Уже спросонья начинаю орать: - Ура! Ура!"- как после гражданской.
- Бывает, - согласился Микуев.
Он встал, придвинулся к столу.
- Дай ка мне список кулацких хозяйств?
Председатель выдвинул ящик стола, порылся в бумагах, нашел нужные и подал.
- Вот тут кулаки, в этом бедняцкие хозяйства по деревням сельского совета, а тут по ТОЗу «Свобода» и по коммуне «Красный Факел».
- Да, а как коммуна? - обратился Микуев к председателю.
- Коммуна? - переспросил председатель. Коммуна, она врастает.
- Врастаем, перерастаем, хорошо. Надо укреплять, помочь людям встать на ноги. У нас был уже опыт с организацией коммуны и допустить ошибок Климушинской мы не можем, - твердо произнес Микуев.
Настало молчание. Слышно было как хлещет ветер дождем в окна, и где то на крыше постукивает, оторванная ветром тесина.
Председатель сельского совета зажег лампу, и яркий свет двадцати линейной керосинки залил комнату.
- Ну вот, догадался, - радостно произнес Микуев и углубился в изучение списков. Против некоторых фамилий ставил галочки, делал выписки себе в записную книжку, и, возвращая списки председателю, сказал.
- Этого богача Василия Ивановича Лодыгина захвачу с собой. Посидит у меня в исправдоме с недельку. …Остальных завтра в сельсовет. Поговорю с остальными. Хлеб то??? Пойдет. Тут, брат, надо твердо. Надо знать, которого быка брать за рога, которого тянуть за хвост, я, брат, знаю. На Пежме, Никифорове и Заручевье, сдвинули дело и с выполнением плана хлебопоставок и с коллективизацией пошло
- А мы что, по вашему, не двигаем? - начал горячиться председатель. Вам из города виднее…
- Виднее, - согласился Микуев, - у тебя в с/с бедняцких хозяйств не на одну коммуну. Возьми вот хозяйства Василия Михайловича, Андрияна Касьяновича, Михаила Петровича бедняцкие. Да поговори ты сними задушевно, поймут они политику партии. Поговори и поймут. Одних собраний тут мало. Митинговать мы все мастера.
- Вот и поговори, - посоветовал председатель Микуеву, -а я не могу. Коммуна в Мараконской, а они в Заречье.
- Понимаешь, - обратился Микуев к председателю, - если они вступят в коммуну, перевезем их в Мараконскую. Всех, со всеми их потрохами.
- Тороплив ты очень, товарищ Микуев, видать попала тебе вожжа…Давай и давай. А мужики с оглядкой на эти новшества. Все ковыряли землю, присохли к ней. И, очертя голову, не порвут со своим хозяйством. Вот вы говорите коммуна. А вы жили в ней? И я не жил, - председатель повысил голос до крика в гражданскую было проще. Там я видел врагов. И вел на них свою конницу. Воевал там.
Еще долго в сельсовете горел свет.
За столом сидели двое. Говорили убежденно и горячо. Два бывших командира, закаленных в боях, на фронтах гражданской войны. У одного из них яркой звездой горел орден Красного Знамени, у другого - два ордена.
Микуев остался ночевать в сельсовете, у старожихи, питерянки. Угощая приезжего ужином, маленькая бойкая старушка щебетала:
- Вы уж, милый человек, кушайте досыта. А вот это для согрева… рюмочку. Лекарство это у меня, пшеничная, вологодская, на красном перце. Отогревает человека, нутро прожжет и хвори как не бывало. Особенно от простуды помогает, когда с крепким чаем.
- За что же это вас, Анна Демидовна, питерянкой то прозвали?
- Живала в Питере, милый человек. Вот с той поры питерянка, да питерянка. Прилепили, и стала вроде фамилии, - и в свою очередь гостю, - а вы, видать, храбро воевали. Вон ведь 2 ордена дали. У нашего то председателя тоже орден за гражданскую. Горячий он, Константин то Прокопьевич. Ох, и петух, горластый, но отходчивый. Вскипит, а я ему: «Вы не горячитесь, говорю, а начните-ка считать от одного до сорока, а потом обратно до одного, да не торопитесь, все и пройдет!».
Гость, разогретый горячим чаем и стопочкой перцовой, повеселел. Слушал старушку с большим интересом и хохотал от всей души.
- Кипяток, говорите. От сорока до одного, потихонько. Да ведь из нас не все смогут обратный счет вести. Мы только вперед мастера.
И он опять захохотал.
- А воевали то вы, Иван Арсеньевич, хорошо. Ордена то за что дали?
- Воевали, бабуся! На Украине воевал. Громили контрреволюцию: Деникина, Врангеля, Махно, Шкуро и всякую там …прочую нечисть. Врагов Советской власти.
***
Андриян Касьянович, растревоженный разговором с Микуевым, пришел поделиться своими мыслями к Михаилу Петровичу Третьякову, такому же бедняку как и сам.
Хозяина застал дома, лежащим на печи.
- Был у тебя в хромовом то.
- Был, - лениво отозвался хозяин с печи.
- Понимаешь ли, начал Андриян Касьянович, - весь день не могу. Растревожил он меня, расшевелил мне нутро с этой коммуной. И как он может! Сидим мы, завтракаем, слышу под окнами кто- то ходит. Выхожу, вижу, не наш. Приезжий. Поздоровался за руку и говорит: «Оденься, Андриян Касьянович, да выйди на минутку. Мне поговорить с тобой надо». Оделся. Вышел. Он меня и спрашивает: «Ты дом свой видел?». Отвечаю: «Смотрю на него каждый день».
«Смотришь ты, Андриян Касьянович, да ничего не видишь. Не дом у тебя и не избушка, а гнилушка. Из него охапки дров хороших не выберешь. Смотри, окна в землю ушли. Крыльцо покривилось. Да и в воротах вместо скобы дырочка провернута, веревочка продернута. С одной стороны ворот узел, с другой узел. Нищета, Андриян Касьянович, да и только. Даже скобы дверной нет. В такой конуре и детишки слепыми вырастут».
- в наслество от отца осталось, - говорю я ему. А он: «Беднота и темнота». И начал мне про коммуну: «Вступай говорит, - перевезем в Мараконскую. Поселим в доме Евгения Ивановича, займешь целый этаж и будешь жить по человечески. Недля того совершали революцию, чтобы бедняки жили вот в таком Касьяновом наследстве».
Адриан Касьянович помолчал немного и спросил хозяина:
- Ты то, Михаил Петрович, как насчет коммуны?.
- Я что, как Лотовна. Я человек больной. Да и ты Андриян не шибко удалый на работу. Здесь я на своей печи, а там, в коммуне то, на одной печи будет тесно.
Несколько дней спустя после отъезда Микуева из Пакшеньги, питерянка спросила у председателя сельсовета:
-Константин Прокопьевич, а что говорят, Василий Михайлович , да Андриян Касьянович подались в коммуну?
- Вступили, - поправил старушку председатель, - переезжать будут из Заречья. Да и Кирилл Николаевич из Слюшино тоже.
***
Иван Арсеньевич Микуев родился и вырос в бедняцкой, крестьянской семье в деревне Леново, Никифоровской волости. Рано приобщился к крестьянскому труду. В юношеские годы ходил с отцом на заработки в город Вельск - рубили дома для мещан и богачей. Революцию принял всем сердцем и в годы Гражданской войны защищал завоевания Октября, не щадя своей жизни. Славный большой путь прошел в составе Заволжского стрелкового полка, где от рядового бойца вырос до помощника начальника полковой школы, а потом до командира роты.
В 1929-30 годы принимает активное участие в создание ТОЗов, коммун, артелей. Крестьянский сын Микуев увидел выход для крестьянства из бедноты и отсталости, в коллективной жизни.
В ноябре 1930 года вносит 55 рублей на строительство дирижабля «Клим Ворошилов», и спустя месяц снова вносит55 рублей на постройку авиа звена гидросамолетов. Ответ Севера Мюллеру.
Те, кто знали Микуева, помнят его скромным отзывчивым к людям, требовательным к себе и другим. Он был тверд и решителен, когда этого требовали интересы общего дела. Любил порядок на работе и особенно на собраниях. Ему, как и многим другим, свойственно было ошибаться.
И вот последний документ что лежит передо мной. «Ордена Красного Знамени за №№ 1002 и 5953, которыми был награжден Микуев за боевые отличия на фронтах гражданской войны (1919-20 годы). После смерти награжденного, возвращены в Отдел наград в 1941 г.».